Внелимиты

[LoGH One String]

В комментарях к этому посту выкладываются внелимиты - исполнения заявок, превышающие 300 слов. В посте с заявкой при этом автор дает ссылку на свой комментарий здесь (именно на комментарий, содержащий сам текст), а здесь размещает ссылку на пост заявки.
Исполнения выкладываются анонимно.

Флуд в теме запрещен. Она предназначена только для размещения исполнений.

Оформление комментария:
1. Номер тура, номер заявки и ее содержание.
2. Ссылка на пост заявки.
3. Количество слов.
4. Текст исполнения, спрятанный под MORE.

Внимание, изменение в правилах оформления внелимита: теперь, кроме номера тура и заявки, следует размещать ещё и ссылку на пост заявки.

запись создана: 18.04.2012 в 22:19

@темы: организационное

Comments

[Гость]

Б-36. НЖ(М)П. Постканон, спустя много лет. Дети изучают в школе историю возникновения Нового Рейха.

Неполное соответствие заявке, продолжение к предыдущему исполнению

573 слова

Кто здесь историк

…и я вынужден решительно возразить тем коллегам, которые поддержали абсурдную версию моего уважаемого оппонента о некоем «мятеже Ройенталя», который якобы имел место уже после коронации Мюзеля фон Лоэнграмма как кайзера Нойе Рейха.
Во первых, само имя «Рой Энталь» означает особу королевской крови, что блестяще доказал профессор Ланг в своей статье «О наследовании языками империи архаичных наименований особ царственных династий, принятых в древнетерранских наречиях». Я прошу моих оппонентов обратить внимание на тот факт, что Рой-Энталь – единственный персонаж так называемых «Адмиральских веков», имеющий приставку Рой перед именем. А если вспомнить известные нам факты поголовного истребления особ королевской крови, например берущей начало от герцогов Лихтенштейнских династии Лихтенладе, то становится очевидно, что Рой Энталь – последний уцелевший потомок древнетерранской королевской династии.
Далее. Нам точно известны даты рождения как короля Оскара, так и Лоэнграмма-РайнХарда. Мне трудно даже представить себе, что наследник древнего королевского рода подчинился совсем еще юному полководцу, намного младше себя, стал одним из адмиралов его флота. Не логичнее ли предположить, что быстрый взлет к вершинам власти явился следствием победы, одержанной Мюзелем фон Лоэнграммом над Энталем?
И наконец. Существует так называемая «летопись Меклина Герра», и несмотря на то, что полностью текст летописи расшифровать до сих пор не удалось, по рисункам летописца и отдельным понятным нам словам можно однозначно реконструировать всю цепочку событий. Я прошу вас внимательно вглядеться в те слайды, которые сейчас появятся на экране:
В ночь на 2 мая Лоэнграмм и Кирхайс приносят вассальную клятву Королю Энталю – мы видим на рисунке всех троих, дата и надпись «Вассальная клятва» выполнены как на рейхсшпрахе, так и на старофеззанском.
Восстание и ряд битв между Энталем и Лоэнграммом отражены в серии рисунков с древними звездолетами и полководцами на мостиках. Судя по всему, цвета династии Энталей – серый и черный, Лоэнграмм выбирает для своих звездолетов белый и красный – цвета мятежа.
9 сентября - в бою убит Кирхайс. Мы знаем, что он был близким другом Лоэнграмма. Скорбь и ярость юного героя отражены в миниатюре «Лоэнграмм над телом убитого друга». Обратите внимание на расположение раны на груди Кирхайса. Третья фигура в композиции, на заднем плане – скорее всего, Обри Штайн.
Потрясающая по экспрессии, хотя и беглая зарисовка «Суд над королем Энталем». Рой Энталь, преклонив колено перед Мюзелем фон Лоэнграммом, выслушивает обвинение, зачитываемое Обри Штайном. Мы можем только гадать, что составляло суть обвинения, предъявленного юным мятежником своему королю.
И наконец, «Роковой удар», одна из наиболее загадочных зарисовок летописи. Король Энталь пронзен копьем или стрелой. Обратите внимание на следующие факты:
• Расположение раны точно совпадает с раной у Кирхайса.
• Надпись под этой зарисовкой расшифрована полностью – «предан и убит своим вассалом»! Надпись над зарисовкой «Мятежный адмирал», очевидно, относится к предыдущей миниатюре, на которой мы видим самого Лоэнграмма и Вольфганга фон Миттмайера. Предполагать, что оба текста относятся к зарисовке «Роковой удар», и объединять их в единое предложение, как попробовал сделать в своей статье уважаемый оппонент, значит искажать весь смысл этой истории.
• Сам факт того, что удар нанесен копьем или стрелой – в эпоху космических сражений – явно указывает на ритуальный характер казни короля Энталя, в качестве мести за гибель Кирхайса. Вполне вероятно предположение, что именно за эту жестокую казнь Мюзель фон Лоэнграмм и получил прозвище РайнХард, то есть «Жестокий Правитель».
Таким образом, гипотезу моего уважаемого оппонента, с которой все присутствующие, конечно, знакомы, можно объяснить только тягой к нездоровым историческим сенсациям. Мне остается лишь сказать: «Уважаемый Ян Вэньли, вам не место в науке истории!»
Зал Феззанского Политехнического взорвался аплодисментами. Победа над научным оппонентом, с разгромным счетом, окончательная и бесповоротная. Впрочем, как всегда у такого блестящего ученого и полемиста, как профессор Трюнихт.

[Гость]

Б-59. Ройенталь | Эва. Оскар проиграл карточное пари и должен испечь пирог, Эва - консультант по видео-связи. Выбор рецепта.

394 слова

- Не волнуйтесь, адмирал. Это совсем не страшно и не сложно. Посмотрите на меня – я это делаю по два раза в неделю – и ничего, - на хорошеньком личике Эвы Миттермайер была одобряющая улыбка, но Оскару фон Ройенталю от неё легче не становилось.
Покопавшись в шкафу, он нашел там старые штаны, непонятно как пережившие переезд, и от души порадовался, что не выкинул ту рубашку, рукав которой ему как-то прожгли сигаретой. Ну не в форме же идти на врага, пусть даже это внешне безобидный яблочный пирог?
- Итак, - начала Эва, убедившись, что Оскар приготовился внимать, - Возьмите пять яиц…
- В рецепте написано «три».
- Возьмите пять, - с нажимом повторила Эва.
Ройенталь послушно полез в холодильник. Проклятые яйца оказались верткими и совершенно не предрасположенными к конструктивному диалогу – одно из них Оскар разбил, пока набирал в руки нужное количество, второе – когда поскользнулся на первом.
- Адмирал? Вы живы? – испуганно поинтересовалась Эва.
- Жив, - Оскар выбрался из-под стола и выложил на стол оставшиеся яйца, - Правда, пару яиц все-таки разбил.
- Я же говорила – возьмите пять, - покачала головой Эва и продолжила, - Теперь отделите белки от… ладно, это вам будет сложно, просто разбейте их в глубокую миску…
Оскар старательно выполнял команды консультирующей его по комму женщины и скрипел зубами. Он, офицер, дворянин, в конце концов…вынужден заниматься…вот этим вот! Хель подери этого Валена… Да над ним даже Миттермайер так не издевался! Ничего, вот сам заказал испечь пирог, вот сам пусть и ест – что бы там у Ройенталя не получилось…
Ройенталь в красках представил себе, как он будет заставлять Валена дегустировать получившееся блюдо – «ложечку за кайзера, ложечку за Кесслера, ложечку за Биттенфельда… И не надо делать такое лицо, как будто я вам все три ложечки предлагаю съесть за Оберштайна!» - и его губы растянула демоническая улыбка. Ну а что – сам напросился…
Пирог, вопреки ожиданиям, оказался вполне пригоден к употреблению, что внешне, что на вкус. Ройенталь даже ощутил легкую гордость за свой кулинарный талант.
- Вот видите, адмирал, - улыбнулась Эва с экрана комма, - Я же говорила, что это совсем не сложно!
- Я ваш должник, фройляйн, - Ройенталь сделал попытку галантно поклониться и едва не поскользнулся на яблочной кожуре.
Попрощавшись, Эва отключилась. Ройенталь окинул взглядом «поле боя», и задумчиво хмыкнул. Надо будет ещё что-нибудь попробовать приготовить, самому, без всякой консультации – пусть знают, что он, Оскар фон Ройенталь, может победить любого врага, от розенриттера до выпечки!

[Гость]

Б - 80. Ян | Оберштайн. Политический роман в письмах. Так получилось (можно без обоснуя), что у них началась переписка о демократии, государственничестве и много о чем еще.

520 слов

На Изерлонскую крепость спустилась ночь. Померкло искусственное освещение в парке, затихли шаги в многочисленных переходах. В кабинете адмирала Яна еле теплится свет, но он позволяет увидеть главное – сам «чудотворец» мирно спит за столом, опустив голову на локоть. Рядом стоит опустевшая чашка, где уже ссохлись несколько случайно попавших туда чаинок, а еще – рядом с настольной лампой лежит письмо. По тому, как оно обтрепалось на складках, можно понять, что Ян неоднократно перечитывал его, каждый раз разворачивая его и снова складывая после прочтения.
Твердый почерк человека, уверенного в своих идеях.
«…Неужели вы и в самом деле верите во всю эту демократическую шумиху? «Власть народа»… Может ли осуществлять эту власть тот, кто не осознает самого себя, тот, на кого так легко повлиять и заставить поверить во всё, что необходимо? И не выберет ли так прославляемый вами народ то, что окажется лишь красивой оболочкой с отвратительной внутренней сущностью?
К тому же есть и те, кому просто хочется спокойно жить, жить так, чтобы его не касались мировые проблемы, потому что простым людям хватает тех проблем, что есть у каждого: болезнь ребенка, измена жены, просто желание быть подальше от суеты. А ваши демократические агитаторы хватают его под руки и тащат на митинги, заставляют голосовать так, как нужно им и тем самым сеют семена раздора. Это ведь ваш народ, в вашем демократическом обществе избрал герра Трюнихта на его пост.
Вы же историк, так вспомните то, что писал о демократии Аристотель. Она лишь самая лучшая из наихудших видов власти, а хуже ее могут быть лишь олигархия и тирания. То, что можно было принять как неизбежное зло в карликовых городах-государствах древности, невозможно применять в наших условиях...»
Прочитать дальше письмо нельзя, его закрывает адмиральская ладонь. Лишь в самом конце можно различить еще несколько слов – «…истинный представитель народа – это император».

Бледный свет луны озаряет новую столицу нового Рейха. В особняке, занимаемом министром обороны адмиралом флота Паулем фон Оберштайном, царит полная тьма. Скоро уже наступит утро и окрасит своим нежным светом интерьер кабинета. Министр еще (а может быть и уже) не спит, хотя прислуга уверена в обратном. Он подошел к окну, чтобы перечитать недавно полученное письмо. Электронным глазам не нужен яркий свет, лунного отблеска вполне достаточно.
Твердый почерк человека, уверенного в своих идеях.
«… То, о чем говорите вы – это лишь верхушка айсберга. Да, монархия Лоэнграмма хороша и по своей эффективности она значительно превосходит ту демократию, что существовала в Союзе свободных планет в последние годы. Но разве перед этим император не выступил в роли хирурга, что убрал с тела Рейха тот уродливый нарост в виде тирании Гольденбаумов?
Да, я историк, и именно поэтому хорошо знаю, что сделал Рудольф Гольденбаум. Ведь именно он привел правильную, по мнению цитируемого вами Аристотеля, монархию к извращению в виде тирании. И кто, как не народ, сможет гарантировать то, что это не повторится снова? Народ и только народ, через конституционную систему и никак иначе.
Мы знаем недостатки демократического режима, и этим сильны. Если же вы с императором сможете сказать то же самое, то я…»
Оберштайн опускает руку с письмом.
- Не вам меня учить, Ян Вэньли… Но благодарю вас за подсказку, - еле слышно шепчет он и направляется к камину, угли в котором еще достаточно горячи, чтобы уничтожить улику.

[Гость]

Б-10
Грильпарцер. Попытка самооправдаться. "Все зависит о того, что считать верностью"

520 слов

Грильпарцер с тоской подумал, что все это время он действовал как хорошо законспирированный тайный агент, только что он не расписывался в приказе о получении задания и потому не имеет индульгенции. Фактически его должны судить за переизбыток верноподданнической инициативы. Почему же судят за предательство? Разве он предавал своего Императора? Способствовал успеху мятежа против законной власти? Как все-таки несправедлива жизнь.
Он вспоминал свои выдающиеся научные достижения, мечты о признании, которые уже начинали сбываться, надежды на триумфальное возвращение в ряды законопослушных граждан Империи. Все рухнуло из-за совершеннейшего пустяка. Из-за сентиментальной привязанности сильных мира сего к этому самоуверенному бунтарю. Как жаль, что он этого не учел. Но это всего лишь ошибка в расчетах, почему же это назвали предательством?
Он же хотел как лучше. Он искренне верил великому человеку, считал, что тот оценит его достижения по достоинству. Может быть, нужно было что-то большее? Принести голову Ройенталя на блюде? Но это же не в его силах. Он сделал, что мог.
А Император всего лишь использует его. Теперь, когда все позади, когда угроза ликвидирована, причем и его руками, Кайзер пожертвовал им, чтобы вознаградить за верность Миттермайера. Вот кого нужно судить за предательство! Сначала пренебрег дружбой ради того, чтобы выслужиться, а после решил найти козла отпущения? Неужто и в наши дни, как в Старом Рейхе, виновность человека определяется по протекции?
Как глупо, что он жалеет себя, вместо того чтобы готовить речь в свою защиту. Но будут ли его судить, неизвестно. Ведь все решено еще до начала суда.
Но если суд будет, он так и скажет: "Кого же я предал? Я был верен до конца".
Все зависит от того, что считать верностью. Что, если его обвинят в сокрытии информации от Императора? Но как бы он мог доложить Императору? Все, что он мог, это принять решение сам.
В конце концов, его друг тоже погиб, но он же не поднимает из-за этого крик? Не требует компенсации? Если уж говорить о дружбе.
Бойцы, служившие под командованием его друга, теперь ненавидят его. Он положил свое доброе имя на алтарь победы, и вот какой результат.
Что же сказать? Что Императору пора бы определиться, что для него важнее, друг или благо Империи? Нет, так нельзя говорить Императору. И всем, кто его знает, тоже нельзя.
Он столько еще мог сделать для науки. Про это тоже нельзя говорить.
Что же сказать? Пожалуй, лучше вернуться к началу.
"Я делал все, что мог, для победы. Победы тех, кому я желал победы, тех, кому присягал".
Но кто его будет слушать? Его приговорили заранее. Мятежник, перебаламутивший полгалактики, благополучно повержен и убежал в смерть. Он для любого суда недосягаем. А отдуваться за все ему, Грильпарцеру.
И этим людям он верил и служил?
Если бы знать, как все обернется, он сделал бы иной выбор. Сейчас бы кричал вместе со всеми "Зиг кайзер Оскар!" А эти двое, не оценившие его верности, стояли бы на коленях.
Жаль, что он не пророк. Но ведь за это не судят? Тем более, не судят за это как за предательство.
Рассвет все ближе, а мысли все также бегают по кругу.
А почему они вообще ждут рассвета? Хотят, чтобы он нашел способ покончить с собой? Какая ерунда. Не дождетесь. Он прав и знает, что прав.
Он так им и скажет.

[Гость]

Б-31
Меркатц | Шенкопф. "Мы оба здесь чужие"

369 слов

Это только кажется, что Изерлон диаметром 60 км - это очень большое пространство. На самом деле встречи - желанные и не очень - происходят здесь на каждом шагу.
Генерал Шенкопф шел по коридору, когда из открытой двери его окликнул глуховатый низкий голос:
- Вальтер! Не зайдёте на минуту?
На столе по-спартански обставленной каюты стояла бутылка и два бокала.
- Не составите компанию? Это предпоследняя бутылка из тех, которые я захватил из Рейха. Белое, с одинских виноградников, 477 года.
- Благодарю, Вилибальд. Не откажусь. Хотя в винах Рейха я не разбираюсь. Когда меня увезли в Союз, я был слишком мал, чтобы разбираться в винах… Прозит! Хм, хороший букет.
- Скажите, Вальтер, - Меркатц, по-обыкновению, чуть прищурился, - за что вы сражаетесь? Демократию вы не принимаете, граждане Союза вас сторонятся, да и вы единства с ними не испытываете, ненавидеть Рейх вам тоже, вроде, не с чего…
- Всё именно так. Я пошел в Розенриттеры потому, что здесь не морщатся от приставки «фон» к фамилии. Здесь я стал своим. За эту возможность быть среди своих я и сражался… А вы, Виллибальд? Вы всегда дрались за что-то: сперва за Рейх, затем - за Брауншвайга…
- За Гольденбаумов! - строго поправил Меркатц.
- …за Гольденбаумов, - согласился Шенкопф. - Затем вы бежали от преследования…
- От позора… - немного мягче, но с легкой горечью вновь поправил его Меркатц. Шенкопф кивнул, соглашаясь.
- Вам ведь тоже безразлична демократия, завоевания Союза… Неужели вы так хотите разгромить Лоэнграмма?
- Нет, - усмехнулся в усы Меркатц. - Я сражаюсь из-за одного человека - Яна Вэньли. Вы правы, я чужой в этой стране, и, хотя мне не нравится то, что происходит в Рейхе, я хотел бы просто уйти на покой. Но мне был интересен этот военный гений Союза, и когда он предложил мне стать консультантом, я не стал отказываться. А потом, во время нападения Гайерсбурга, мне просто не хотелось погибать без боя. Я готов был лишить себя жизни добровольно, но умереть вот так… Получается, мы с вами, Вальтер, оба чужие здесь?
- Нет, - Шенкопф поставил бокал на столик и чуть наклонился вперед, - Мы чужие - там. На Хайнесене. А здесь, на Изерлоне - мы свои. И здесь, теперь, я сражаюсь - потому что мне есть, кого защищать.

[Гость]

Б-80. Ян | Оберштайн. Политический роман в письмах. Так получилось (можно без обоснуя), что у них началась переписка о демократии, государственничестве и много о чем еще.

538 слов

Черновики

Фернер старался, чтобы в голосе не прорывалось изумление. Получалось плохо.
- Таким образом, Ваше величество, найденные в личном архиве адмирала Оберштайна черновики доказывают, что адмирал некоторое время состоял в переписке с адмиралом Яном Вэньли. Причем те мнения... я бы даже сказал - те убеждения, которые он формулирует в этих черновиках, в корне отличаются от всего... Нет, Ваше величество, этого не пересказать! Если бы я не знал, что это личный архив, доступа к которому при жизни адмирала Оберштайна никто кроме него не имел... Если бы я не знал его манеру изложения, его стиль... В общем, я убежден, что это написано Оберштайном, но в то же время я поверить не могу, что он мог такое написать!
"...и поэтому, являясь эффективной в краткосрочной перспективе, авторитарная власть на более длительном историческом отрезке неминуемо приведет к злоупотреблениям и возникновению касты власть имущих, стоящих выше закона..."
"...ограничение монархии конституционными рамками - минимально необходимая, хотя и недостаточная, гарантия от произвола отдельного человека, получившего неограниченную власть, пусть даже и заслуженно..."
"...даже слабая и лицемерная демократия воспитывает чувство ответственности как за судьбу государства, так и за личные решения граждан, принимаемые ими..."
Хильда читала, не веря собственным глазам. Оберштайн, излагающий свои демократические убеждения? Невероятно! И в то же время не было никакой возможности сомневаться в подлинности этих документов!

Юлиан смотрел в экран, но строчки сливались, мозг отказывался воспринимать информацию, настолько отличную от привычной реальности. Адмирал Ян писал письма военному министру Рейха? И в них поддерживал ту систему власти, которую сам же характеризовал как абсолютную монархию? Но слова буквально кричали с экрана. А стиль адмирала Яна Юлиан хорошо знал.
"...и я не могу не признать, что люди нуждаются в сильном лидере, способном взять на себя личную ответственность..."
"...для простого человека не важно, какая именно процедура передачи власти была применена. У него так или иначе нет возможности, а часто и желания, влиять на ситуацию..."
"...вырождающаяся демократия порождает злоупотребления, не менее отвратительные..."
Придется сообщить Фредерике об этой находке. Юлиан уже жалел, что разбирая личные архивы Яна Вэньли, наткнулся на карту памяти с этими черновиками. Публиковать это в любом случае нельзя. Разумнее всего было бы уничтожить, но имеет ли он право скрывать истинные убеждения адмирала Яна?

На переговорах с Фредерикой Гринхилл-Ян Хильда впервые соглашается рассмотреть вопрос разработки конституции для Нового Рейха. Её уступчивость однако не провоцирует другую сторону повысить требования. Наоборот, госпожа Ян в этот раз как никогда готова делать шаги навстречу. Неужели проницательность Оберштайна позволила ему предвидеть и это?!

Фредерика не знает, чем объяснить внезапную уступчивость императрицы. Возможно ли, что Ян Вэньли предвидел это, когда писал черновики своих писем о демократии и монархии?

Примерно двумя-тремя годами раньше. Особняк Пауля фон Оберштайна. Глубокая ночь. Хозяин особняка за письменным столом.
Да, именно так он и напишет, сам изложит те аргументы, которые может привести адмирал Ян. Это сразу покажет, что он готов выслушать мнение собеседника, и в то же время даст возможность через контраргументы изложить свою позицию максимально ярко и точно. Если собственные убеждения Оберштайн формулирует легко и быстро, сразу набело, для изложения мнения другой стороны приходится сначала составить черновик.

Адмирал Ян, читая письмо военного министра, качает головой. Известный полемический прием – самому изложить позицию оппонента. Ну что ж, он тоже им владеет. Только сформулировать надо точно. Пожалуй, придется сначала набросать черновик. Для собственных убеждений это не требуется...

Письма оба корреспондента конечно же уничтожали.

[Гость]

Б-46
Призраки персонажей. Встреча на законсервированной станции Изерлон. Постканон.

448 слов

Четырежды премьер-министр Балаатской республики, Юлиан Минц, умер во сне. В возрасте 72 лет его сердце, истерзанное политическими кризисами и грузом ответственности, а тяжелых решений на его политическую карьеру пришлось очень немало, просто не выдержало.
Вопрос о том, что же будет после смерти, занимал премьер-министра уже довольно давно, по крайней мере со времени первого инфаркта. Признавать, что Там, за гранью, не будет ничего, разум отказывался, а верить, что после смерти посвященные в терраистскую веру окажутся на старой Терре, Юлиан не желал. Слишком уж много там было бы тех, с кем встречаться не хотелось даже бестелесно.
Но Создатель, или кто там ведает перерождениями, оказался благосклонен. Сознание вернулось к Юлиану рывком. Ощущения были… странными. А вот место - знакомым. Командная рубка Изерлонской крепости, давно законсервированной, была темна - для живых. А для таких, как он, она была освещена как прежде. Мерцающие экраны, привычно расставленные столы, а за ними… Ничуть не изменившийся Чудотворец, как прежде, сидел на столе, по-турецки скрестив ноги. Шенкопф, привалившись к косяку, наблюдал за залом и поигрывал ножом. Поплан, ставший ровесником своего давнего соперника по завоеванию женских сердец, погибший в космической катастрофе лет сорок назад, кинулся к новоприбывшему:
- О, кто пожаловал! Ты не думай, мы бы не обиделись если бы ты появился на полсотни лет позже, но раз уж ты пришел, что ты там удумал со своим последним биллем…
- Не шуми! - Юлиан сам удивился, как резко у него получилось осадить своего старого друга и, отчасти, учителя. - Удумал - значит надо было. Я к этому два срока готовился…
- Не обращай ты внимания, - подал голос Ян, - Поплан ударился в политику последние 20 лет. Отдохни. Всё равно уже доделать и как-то повлиять ты ни на что не сможешь… А лучше, завари-ка чаю, пожалуйста.
Юлиан пристально разглядывал своего бывшего опекуна и наставника. Тот совсем не изменился с виду, но стал каким-то… обычным, что ли. А через мгновенье подумалось, что просто за эти годы он тоже стал мудрее. И если не догнал Великого Яна, то, по крайней мере, сильно к этому приблизился.
- Хорошо, - улыбнулся похожей на прежнюю улыбку Юлиан и пошел за чаем. Непривычно не болели колени.
Пока заваривался чай, он оглядел рубку. Здесь были Меркатц и седой как лунь Мюраи,
Патричев и Багдаш, постаревший Дасти… В дальнем углу, отдельно от всех, сидел высокий темноволосый человек в имперском мундире. Он словно старался не смешиваться с этой шумной компанией.
- А кто это там, в углу? - спросил Юлиан оказавшегося ближе всего Шенкопфа.
- Это? Единственный имперец из нашего клуба Успешно Штурмовавших Изерлон. Адмирал Ройенталь.
- А где собираются безуспешно штурмовавшие? - попробовал пошутить Юлиан.
- А вон, видишь, на экране? - Шенкопф был совершенно серьёзен. - Это Призрак Гайерсбурга. Все, не взявшие Изерлон, собираются там.

[Гость]

Б-47. Принц Алек/дочь Яна. AU. "Ну, а теперь за кем победа?"
Продолжение первого исполнения по просьбе заказчика и NikaDimm.

939 слов

Война, конечно, двигатель прогресса, но она уже завершилась, а кое-какие наработки остались. А так как применять их куда-то было надо, да и денег производителем этих самых наработок хотелось, вот и пустили кое-что в мирную жизнь.
Среди них оказалась и идея межгалактической сети связи. Раньше она использовалась только для военных целей и государственных каналов вещания. Теперь же с наступлением мира было решено внедрить её в широкий обиход, мотивировав данное решение тем, что данная сеть поможет жителям Рейха и Балаатской автономии более свободно общаться и лучше узнать друг друга.
Ян Венъли, узнав об этом, сказал, что всё новое – это хорошо забытое старое, и что история всегда повторяется. На старой Терре тоже была подобная сеть, и даже история её появления почти такая же.
____________________
В десять лет обыграть в шахматы собственного отца – это повод для гордости. Особенно если твой папа – кайзер Нового Рейха. С герром Миттермайером Алеку уже тоже было неинтересно играть, и Феликс посоветовал другу поискать себе партнёра в сети. В галактике сейчас как раз росла популярность онлайн-игр. Лидировали различного рода стратегии и шахматы.
Выбрав себе ник Защитник, Алек зарегистрировался на самом крупном форуме онлайн-шахмат. Поначалу игра шла достаточно легко, с новичком играли такие же новички, принц уверенно выигрывал. Пока не сошёлся в поединке с игроком под ником Лотос. Вот тут-то принца и разгромили наголову. Отыграться получилось только на раз седьмой или восьмой.
«А ты интересный соперник. – высветились строки в чате. – Мне бы хотелось ещё с тобой сыграть. Как подучишься, приходи – буду ждать».
«И научусь!» - подумал Алек и пошёл за советом к герру Миттермайеру. Во-первых, потому что отец занят государственными делами и отвлекать его по таким пустякам не хотелось, а во-вторых, это был повод ускользнуть из дворца и вдоволь подурачиться с Феликсом.
____________________
- Герр Миттермайер, научите меня, пожалуйста, играть в шахматы ещё лучше. – попросил Алек отца лучшего друга. – Я хочу взять реванш у одного шахматиста из Балаата.
- Я не такой уж хороший игрок. – ответил Вольф. – Но я знаю, кто может вам помочь, Ваше Высочество.
____________________
Адмирал Айзенах был известен на флоте не только своей молчаливостью, но и как превосходный игрок в шахматы. Занятия с ним принесли свои плоды. Уже через три месяца Защитник и Лотос свели серию из четырёх партий вничью.
«Молодец! Быстро учишься». – пришло сообщение от Лотоса после завершения четвёртой партии.
«У меня был хороший учитель» - ответил Защитник.
«Отец?»
Вопрос вызвал замешательство. Алек любил отца, Райнхард старался почаще видеться с сыном и многому его научил, но всё же в данный момент принц завидовал своему противнику: у его отца было больше времени для своего ребёнка.
«Нет, он очень занят, но научил меня многому другому».
«Мой меня тоже не только шахматам учит».
«А ещё чему?».
«Истории, например. Он её очень любит и я тоже люблю. Это увлекательно. Ты вот знаешь легенду о возникновении шахмат?».
«Нет».
«Могу рассказать, если интересно».
«Расскажи».
____________________
Постепенно общение вышло за рамки игры и с форумного чата переместилось в личные сообщения. А там и очередное новшество для общению по сети подоспело. Корпорация, создавшая межгалактическую сеть, получила лицензию на голосовую и видеосвязь. И принц загорелся пообщаться со своим новым другом вживую.
«Лотос, а давай по видеосвязи пообщаемся!».
Ответа долго не было.
«Я что-то не то сказал?».
«Понимаешь, Защитник, мне это пока недоступно. Она же только появилась, дорогая ещё. Вот летом подработаю и накоплю. Подождёшь?».
«Конечно!»
____________________
Лето пришло в переписке, шахматных партиях и разговоров на различные темы. Лотосу было столько же лет, сколько и самому Алеку, но знал он едва ли не больше. Принца это немного озадачивало. Его самого начали обучать едва ли не с рождения – будущий кайзер как-никак должен быть всесторонне развит. И к тринадцати годам Алек уже оправдывал возложенные на него надежды. Но балаатский шахматист явно рос в простой семье. Зачем же такая подготовка? Или он просто юный гений? Хорошо, что война уже закончилась, иначе на той стороне мог появиться второй Ян Венъли. Это сказал отец, увидев запись одной партии Защитника и Лотоса.
____________________
«Защитник, - высветилось в личке в один из вечеров. – Можно связаться вживую. Правда, у меня пока только микрофон».
«Ничего, у меня тоже». – слукавил Алек, выдёргивая шнур камеры из гнезда. Не хотелось хвастаться тем, что его родители могут позволить ему такую прихоть.
«Кто первый?».
«Давай я». – ответил принц, нажимая на значок с нотой.
- Привет. – произнёс мальчик в микрофон. – Рад тебя слышать.
- Привет. – голос у Лотоса оказался на удивление звонкий. – Я тоже рада.
В этот момент Алек порадовался, что камера-то отключена. Своё ошарашенное лицо он и так представлял. Лотос – девчонка! Вот так номер… Феликс будет долго смеяться, когда об этом узнает. Хотя мама не раз говорила, что не следует пренебрежительно относиться к женщинам. И папа это подтверждал, повторяя, что есть и такие умные женщины как мама и премьер-министр Балаатской автономии Фредерика Гринхилл Ян.
- Удивлён? Или разочарован? – Лотос нарушила тишину.
- Удивлён. У нас, таких как, ты мало. – честно признался Алек. – Только мама и баронесса фон Вестфален.
И тут же понял, что выдал себя с головой.
- Мама?.. – на той стороне экрана послышалось замешательство. – Защитник, можно нескромный вопрос?
- Как меня зовут, да? – подросток набрал воздуха и ответил. – Александр Зигфрид фон Лоэнграмм.
- Ой! – был ответ. – Ваше Высочество…
- Лотос, ты шутишь что ли? Какой я тебе Высочество, мы три года общались без титулов и я не хочу начинать так общаться.
- Ты ещё больший бунтарь, чем твой отец… - пробормотала собеседница. – Кстати, я ведь не представилась. Меня зовут Аи-Льен Ян Гринхилл.
Алек уронил голову на сложенные руки. Дочь адмирала Яна… Это неужели судьба? Их отцы так и не выяснили, кто из них круче, так теперь что ли им выяснять?
- Фройляйн Аи-Льен, я хочу не противостояния Рейха и Балаата, а мирного сосуществования и сотрудничества.
- Яре-яре, Ваше Высочество, я хочу того же и в наших силах это осуществить.

[Гость]

Б-47.
Принц Алек/дочь Яна. AU. "Ну, а теперь за кем победа?"
540 слов

Жил-был один адмирал Союза Свободных Планет...

В первые дни всё кажется Джессике, выросшей на корабле, непривычным и слишком большим, хотя и не таким большим и величественным, как в Нойе-Сан-Суси, где она была с отцом на экскурсии. Но через несколько дней они с Алексом – ей нравится называть его так, как он «для секретности» представился ей в первую встречу – прочёсывают императорскую резиденцию в поисках маленьких чудес, вроде лягушек в пруду; она с любопытством, он с желанием ей всё-всё показать.

… и однажду с ним приключилось что-то вроде несчастного случая.

Верховая езда ей поначалу не даётся – ноют плечи, болит спина и «то место, на котором сидят», как она тактично выражается, рассказывая о своём состоянии императрице. Та усмехается: «Ничего, научишься», – а Джессика продолжает сомневаться – когда её величество совершает конную прогулку в парке, кажется, что она сливается с «этим ужасно высоким животным» в единое целое. Вряд ли мисс Кефенхиллер когда-нибудь научится подобному, не говоря уже о том, чтобы ездить боком в дамском седле, как госпожа Аннерозе. Но потом оказывается, что это занятие может доставить даже удовольствие.

Его сочли мёртвым.

Срок её «каникул», как выражается отец, подходит к концу, и ей жалко терять ясные дни. Но сегодня идёт дождь – ничего не поделать.

И он решил начать новую жизнь с новым именем. Ну, то есть не совсем новым – не всех мертвецов можно воскресить.

Они с Алексом сидят на подоконнике за плотной бархатной шторой, соприкасаясь коленями и руками. Штора надёжно укрывает детей от посторонних взглядов, а возле открытого окна так легко дышится. Иногда на них попадают капли дождя, срикошетившие от карниза и Алекс встряхивается, как кот, на которого брызнули водой.

Кристоф Кефенхиллер – странный человек. Крепко держа в руках огромную компанию, занимающуюся розыском и освоением новых территорий, он постоянно путешествует, и его корабль «Лючия», бывший когда-то военным крейсером, иногда можно увидеть на стоянках космического лифта. Шутят, что торговой империей управляет его жена Маргарет, а ещё поговаривают, что «Лючия» – и есть та самая печально известная «Леда II», выкупленная когда-то Кефенхиллером за смешные для корабля деньги.

Алекс внезапно говорит «Тшш…» – из-за шторы доносятся шаги, и дети молчат, пережидая их, но двое останавливаются у окна. Джессика корчит недовольную гримаску – ей только что помешали объяснить Алексу, как складывать из бумаги лягушек.
– Господин министр, мне кажется, что её величество здесь прежде всего мать, и не самая строгая, – говорит незнакомый голос, словно продолжая давно начатый разговор.
– На чём основываются ваши предположения? – голос министра внутренних дел Миттермайера звучит с прохладной заинтересованностью.
– Она спускает ему с рук многое, что не подобает императору. Хотя я и понимаю, что дети иногда притаскивают в дом бездомных собак и котят, но позволять им притаскивать в дом ещё и детей сомнительного происхождения – недостойно её величества.
У Джесси от стыда вспыхивают щёки, и ей хочется провалиться сквозь подоконник. Она реагирует на резкое движение Алекса, хватая его за рукав, но гладкий шёлк рубашки выскальзывает из её пальцев, и тот выныривает – почти выпрыгивает – из-за шторы.
– Что вы сказали?
Голос Александра фон Лоэнграмма звенит от гнева, а ещё он, оказывается, умеет смотреть на взрослых сверху вниз – как у него это получается?
– Потрудитесь извиниться перед моей невестой, – говорит он твёрдо и отдёргивает занавесь. Он помогает ей спуститься с подоконника – совсем как взрослый.
«Ну а теперь за кем победа?» – с удовлетворением думает Джессика, глядя, как неизвестный придворный сноб неуверенно открывает рот для извинений.

А и правда – за кем?

[Гость]

Б-21.
Кесслер | Оберштайн. ,,Я шеф военной полиции, а не ..."

329 слов

- Герр Кесслер, позвольте вас на 10 минут.
Совещание адмиралов завершилось, но Оберштайну что-то потребовалось от начальника военной полиции.
- Слушаю вас, ваше превосходительство? - неприятно, неприятно обращаться к этому странному человеку ,,ваше превосходительство", но кайзер счёл нужным его возвысить, потому терпи, Ульрих, дело превыше всего.
- Вы, разумеется, помните копию альбома покойного адмирала Гриммельсхаузена, которую вы мне передали? Некоторые сведения оказались очень ценными, должен вас поблагодарить.
- Это для пользы нашего общего дела. - резко, Ульрих, резко. Незачем демонстрировать ему неприязнь, тем более, дело действительно интересное.
- Разумеется. Я рад, что вы это понимаете, потому что вам предстоит достаточно неприятная работа. Военным министерством разработана программа депортации некоторых дворянских семейств, которые ещё занимают остатки своих имений. Осуществлять это придётся вам.
- Я шеф военной полиции и не подчиняюсь военному министерству напрямую . Если подобное обосновано, задействуйте своих подчинённых.
- Я мог бы получить распоряжение кайзера, герр Кесслер. - отчеканил Оберштайн, сохраняя бесстрастно-безразличное выражение лица, - но предпочёл просить вас лично. Дело в том, что в качестве места переселения потенциальных заговорщиков и ещё ненаказанных виновников дворянского произвола избрана хорошо вам известная планета Кляйнгельт. После экспансии Альянса на ней почти не осталось жителей, мы им предоставили бессрочные ссуды на переселение в более уютные точки Империи по их выбору. Из Кляйнгельта же теперь весьма удобно будет сделать место для ссылок - планета хорошо обустроена, имеет развитую внутреннюю инфраструктуру, но всего один космопорт, отсутствуют склады оружия, отсутствуют близлежащие обитаемые планетные системы. Идеальное место для помещения тех, кого недостаёт оснований казнить. Вам эта планета прекрасно известна и вы сможете быстрее и эффективнее кого бы то ни было осуществить операцию по трансформации её функций.
- Я сделаю это только в одном случае, герр Оберштайн. И вам он известен.
Резкий разворот на каблуках. Прочь, прочь. Это не человек, у него нет чувств. Как бы там ни было, но превращать свою родину в тюрьму своими руками... Это выше твоих сил, Ульрих, и ты сделаешь всё, чтобы чаша сия миновала и Кляйнгельт с безвестной могилой Фир, и тебя.

[Гость]

Б-44. Оберштайн | Ян. AU. Пауль волей начальства оставлен на Изерлоне, пережил смену власти и "устраивается" к Яну. "Удар не обязательно должен быть изнутри".

429 слов

Лейтенант Гринхил, откозыряв, доложила:
- Адмирал, там к вам один из пленных. Просит принять. Говорит, по важному вопросу.
Ян Вэньли привычным жестом почесал затылок, и со вздохом согласился принять таинственного пленного.
Среднего роста, с двумя седыми, аккуратно уложенными прядями у лба, с холодным взглядом, гость вошел уверенной походкой знающего себе цену человека. Вошел не посетителем, не пленником - именно гостем. Пусть даже и незванным.
- Я слушаю вас.
- Меня зовут Пауль фон Оберштайн, я капитан Имперских войск, служил советником адмирала Зеекта при штабе Изерлонского флота. Адмирала вы уничтожили, меня захватили в плен. Теперь я бы хотел служить под вашим началом. Думаю, мои способности окажутся вам полезными.
Ян откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди и недоверчиво поглядел на посетителя. Оберштайн терпеливо ждал реакции. Минуту спустя Ян задумчиво проговорил:
- Я понимаю, вашей карьере нанесен значительный ущерб, но почему всё же не подождать обмена пленными, не вернуться домой?
- Я пошел в армию с одной целью, - начал Оберштайн, - послужить свержению династии Гольденбаумов. Я калека с рождения. Я не имел права жить, по зверским законам Империи. Но даже то, что я остался жив и получил возможность сражаться, уже показывает, насколько далеко зашло разложение династии. Я собирался расшатать эту систему изнутри, но своим неожиданным маневром вы нарушили мои планы. Однако, удар не обязательно должен быть изнутри.
Ян взъерошил волосы и поправил форменный берет.
- Что ж, это, по крайней мере, честно, - медленно сказал он, - буду предельно честен и я. Я вынужден отказать вам по двум причинам. Первая - я не могу быть уверенным, что если представится возможность ценою сдачи наших планов вновь перейти на высокую должность в имперской армии, вы этим шансом не воспользуетесь.
Оберштайн кивнул, признавая такую возможность.
- Второе, - продолжил Ян, - я вообще не хочу свержения династии Гольденбаумов. Больше всего мне хочется заключить с Империей мир на взаимовыгодных условиях, и получить 20-30 мирных лет для своей страны. При тех политиках, которые стоят у руля как с вашей, так и с нашей стороны, это вряд ли возможно, но я буду пытаться. А кроме того, свержение династии изнутри можно провести путем дворцового переворота, относительно бескровно. Большинство граждан этого, в конечном итоге, почти не заметит. А чтобы разрушить империю извне, потребуются миллионы жизней с обоих сторон. Вы, возможно, готовы заплатить такую цену. Но тогда нам с вами не найти общего языка.
Оберштайн встал.
- Благодарю за ваше время, - учтиво произнёс он, и добавил - вы очень умный человек.
- Спасибо, - так же учтиво ответил Ян, - я позабочусь, чтобы об этом разговоре никто не узнал.
Пауль фон Оберштайн кивнул и направился к выходу.

[Гость]

Б-6 Биттенфельд. Любить победу и кайзера, обоих - безответно.

500

ХРЯСЬ!
Кулак со всего маху врезался в податливую кожу. Лежащий на полу человек поглядел на табло:
- Хватит тебе, Фриц. Ещё 10 килограмм лишних вложил бы в удар, и система бы накрылась.
ХРЯСЬ!
- Ну, вот, всего пять кило осталось. Может, лучше выпьешь...
- Да в гробу я видал эту, растак её, выпивку! Ней, кончай зубы заговаривать!
- Я тебя про воду спрашивал, - адмирал Мюллер поднялся с мата, поняв, что спокойно заняться прессом ему не дадут,. - Ты напрасно себя изводишь.
- А что мне прикажешь делать?! Всё кончено, Ней! Кайзера нет, война кончилась. Что мне ещё делать, я тебя спрашиваю!?
- Мы победили...
- Кто-то, может, и победил, хотя на твоём месте, Железный Щит, я бы помалкивал, а кто-то выигран в одной с**ной драке - и то со своими. Почему так, Ней?
- Как? - Мюллер давно и хорошо знал своего приятеля, поэтому не обижался на его вспышки.
- Вот ТАК! Почему выигрывают не те, кто лучше? Почему победа достаётся хитрованам, которые только и умеют, что отступать и прятаться! А потом выходит, что они –храбрые полководцы, а тебя из милости повышают. Ты не подумай, я не завидую. Но кайзер меня трижды - ТРИЖДЫ - мог бы отправить под трибунал А я ему даже «спасибо» не сказал.
- Ты же благодарил после Амлитцера. И после того, как вы с Адальбертом Изерлон не взяли.
- У Биттенфельдов есть семейная традиция – благодарить не словами, а делом, словами его пусть бы этот подлец Оберштайн благодарил, один хрен, ничего больше не умел. А я солдат. Солдат, который за всю войну толком ни разу не победил! ПРОКЛЯТЬЕ! - Он резко поднялся и вышел.
……
- Я вас понимаю, адмирал. – Ульрих Кесслер вздохнул, - как человек, буквально после Амлитцера переведённый с должности командующего флотом и, по сути, не участвовавший в боях, начиная с операции «Рагнарёк», я вас хорошо понимаю. Но даже ваша искренняя любовь к покойному кайзеру, как к единственному человеку, который принимал вашу сложную натуру, как есть, целиком, не стоило выбивать за ночь три десятка зубов, ломать 5 рук и две ноги и наносить побои, точное число которых уточняется. О двух разгромленных барах я просто молчу.
Биттенфельд насупившись смотрел на начальника военной полиции.
- Хочу попросить вас не позволять себе подобных выходок. Я попробую вам помочь и доложу Её Величеству о вашей жажде действия.
Биттенфельд молча кивнул.
- Полагаюсь на ваше слово, - Кесслер кивнул и вышел.

Через неделю, когда синяки на лице прошли, Фриц-Йозеф Биттенфельда вызвали к кайзерин. Хильдегарде фон Лоэнграмм слушала, не перебивая. Дождавшись, пока командир «Чёрных улан» выговорится, она произнесла:
- Мне радостно, что мой муж в вас не ошибался. Он всегда говорил, что вы голодны до сражений и побед, и после окончания войны хотел задействовать вас в борьбе с пиратами.
- Всегда готов! – козырнул Биттенфельд, тряхнув огненной шевелюрой, - Когда прикажете выступать.
- Когда сочтёте возможным. Вы командир флота, вам и принимать решение.
Из кабинета кайзерин Фриц-Йозеф выходил в совершенно иных чувствах. О том, что про пиратов Хильда выдумала по ходу его монолога, ему так и не суждено было узнать.

[Гость]

Б-72. Шенкопф | Ройенталь. AU, постканон. Оба выжили, неожиданная встреча

545 слов

Трактир, расположившийся на оживленной столичной улице, пользуется заслуженной любовью и популярностью. Не только считающие каждый грош студенты приходят сюда поужинать, но и солидные коммерсанты, и муниципальные служащие назначают здесь деловые встречи. Заведение вообще-то называется «Проходной двор», в память о переулке, когда-то соединявшем два проспекта, но завсегдатаи называют его по имени хозяина – «У Дядюшки Ганса»
Дядюшка Ганс подает простые, вкусные и недорогие кушанья, всегда весел и дружелюбен, а кроме того, славится своим умением пресекать конфликты, выставляя задир и буянов в смешном виде.
Вечер пятницы, большой зал переполнен, витают дразнящие ароматы, ловко снуют официанты, то там, то здесь раздаются взрывы хохота. Мужчина в темно-зеленом мундире с розой на шевроне, пробираясь к свободному столику, задевает другого, в черной с серебром форме и синем плаще. Розенриттер оборачивается, чтобы извиниться, но так и не произносит любезных слов.
- Адмирал фон Ройенталь? Что за встреча!
- Генерал фон Шенкопф. Неужели вы так рады меня увидеть?
- Видите ли, Адмирал, в прошлый раз мне помешали выковырять ваши разноцветные глазки!
- Вы правы, Генерал, у меня был тогда нож. И вам пришлось ограничиться прядкой волос.
Оба говорят тихо, неестественно сжатым голосом.
Это не просто неприязнь Альянса и Рейха, здесь чувствуется что-то давнее, личное, принципиальное… Вот уже и желваки в углах губ заиграли, и руки вот-вот сожмутся в кулаки, и самый воздух, кажется, напрягся и стал плотнее…
- Это что тут за безобразие вытворяется? - несмотря на небольшой рост, Дядюшка Ганс умеет выглядеть суровым и грозным.- Драться собираетесь? Если собираетесь, так выходите на середку!
От неожиданного предложения оба оторопевают. Дядюшка Ганс толкует это на свой лад:
- Что, топоров нет? Ох, беда-беда-беда! – качает он головой. – Ничего, сейчас все будет в лучшем виде! – щелчок пальцами, и подручный приносит с кухни половник размером с хорошую кастрюлю и почти двухметровую деревянную веселку для размешивания теста.
- Вот этим будете биться! А то мне тут смертоубивства не надобно! – и подталкивает драчунов к центру обеденного зала, где есть свободная площадка среди столиков.
Народ отвлекся от болтовни, деловых бумаг, книжек, тетрадок, электронных справочников, предчувствуя что-то необычное. Оба виновника, кажется, готовы провалиться сквозь пол, но куда сбежишь из-под перекрестного обстрела десятков ироничных глаз юных студиозусов.
- Выбирайте господин розенриттер, извините, не умею различать ваши звания, выбирайте, как гость – первым.
Шенкопф хватает веселку, половник достается Ройенталю.
- В позицию! – командует Дядюшка Ганс.
Несмотря на курьезное оружие, поединок бойцов такого уровня даже для неискушенного зрителя становится истинным наслаждением.
- Давай, красавчик! – кричат девушки.
Парни возгласами «Хоп!» отмечают удачные атаки.
В какое-то мгновение Шенкопфу удается провести ловкий прием, Ройенталь чувствует, что падает на спину, но в последний момент успевает, вывернув невероятным образом руки, нахлобучить на голову противника половник.
Веселье вмиг стихает. Несмотря на то, что командир розенриттеров выглядит невероятно потешно, никто не смеет разозлить его смешком.
Шенкопф снимает половник с головы, обстоятельно оправляет по-армейски короткие, но тем не менее щегольски ухоженные волосы и с укоризной в голосе обращается к Ройенталю:
- Испортил прическу…
- Значит – квиты? – полувопросительно отвечает адмирал, приподнявшись на локтях.
Под одобрительный гул, дружный смех и аплодисменты Шенкопф протягивает противнику руку.
И вот уже на почетном – рядом со старинным музыкальным автоматом – столике дымятся, распространяя соблазнительный аромат, две миски жаркого. А Дядюшка Ганс несет холодное пенное пиво.
Адмирал Рейхсфлота и командир элитного подразделения армии Альянса чокаются большими глиняными кружками.
А на пороге, ошалело глядя на эту сцену, стоят Ян Вэньли и Вольфганг Миттермаер.

[Гость]

Фаренхайт | Биттенфельд. Адальберт выжил, разговор с Фрицем-Йозефом. "Я вас не упрекаю, но..."

317 слов

Место действия - Феззан. Рабочий кабинет Биттенфельда. Автор приносит свои извинения за глум и отсылки к Валену.

Отчаянно зевнув, Биттенфельд замер. На его столе валялась конечность. Протез правой руки. Датчики на нем тихо помигивали. Нервно дернув бровью, командир Черных Улан немедленно начал озираться в поисках хозяина бесхозного объекта. Хозяин обнаружился тут же - Адальберт, меланхолично косился в окно, изредка помахивая пустым черным рукавом.
- Фаренхайт, я вас не упрекаю, но не могли бы вы не разбрасывать здесь свои конечности?
Беловолосый адмирал немедленно вернулся в реальность.
- Знаете, Йозеф, я вас тоже не упрекаю, но спасать меня можно было поаккуратнее.
- Я опять таки вас не упрекаю, но мои Черный Рыцари к взрыву вашего флагмана не имеют ни малейшего отношения.
- Я вас по прежнему не упрекаю, но вместо того, чтобы переть на эсминцы Альянса, вы могли бы отсидеться...
Биттенфельд обиженно фыркнул. С минуту они прожигали друг друга злобными взглядами.
- Эээ... Как твоя электронная печень? Не барахлит после вчерашней пьянки?
- Да нет. И мой электронный глаз тоже в порядке, если тебя это интересует.
- С ним ты похож на эту скотину Оберштайна.
- Никакого уважения к инвалидам.
- Этот инвалид меня не уважал!
- Я тебя тоже не уважаю.
- Я уверен, это пагубное влияние твоего электронного глаза.
Фаренхайт улыбнулся.
- Скорее моей электронной печени.
Командир Черных Рыцарей молча сверлил взглядом Фаренхайта. С флагмана едва смогли вытащит обгоревшее тело беловолосого адмирала. В это тело вживили армию датчиков и прочей неведомой электроники, о которой Йозеф не имел ни малейшего понятия. Спустя месяц тело очнулось. Спустя полтора месяца обзавелось нормальной кожей. Спустя два месяца заявило, что не имеет ни малейшего желания торчать в больнице и готово стать терминатором на любые жертвы во имя возвращения на службу.
- Так ты...
- Что я? Я обязан тебе жизнью, - усмехнулся Адальберт, - и электронной печенью.
"Хотя прекрасно мог обойтись и без них", - грустно подумал он и принялся прикручивать барахливший протез. Биттенфельд довольно фыркнул. Сегодня электронную печень ждали новые полевые испытания - вечеринка по случаю очередного дня рождения кайзерин.

[Гость]

А-80. Рабенаард. Воспоминания о маленьком Оберштайне. Таймлайн и наличие/отсутствие брата - на усмотрение.

1370 слов

Всё в нём выдаёт имперского жителя старой закалки: и подчёркнутая аккуратность, и нарочито старомодная одежда, и манера изъясняться. Есть люди – символы своей эпохи, а это – её иллюстрация. Я был благодарен господину Рабенаарду уже за то, что он согласился ответить на мои вопросы, но оказалось, что это ещё не всё:
- Не откажите пожаловать к нам домой, герр Аттенборо, - сказал мне он, - Вы человек молодой, вам приехать будет куда проще, чем мне добраться до редакции. Прошу покорнейше простить, но возраст, возраст.
Разумеется, я приехал. Бывший мажордом одной из самых загадочных и зловещих фигур Нойе Рейха согласился на интервью! Такую возможность было бы грех упустить.
Он встретил меня у ворот и, сопровождая неповторимо выговариваемыми «извольте-с», «будьте любезны» проводил по саду и особняку в обеденный зал. Да, покойного министра и его предков явно не тянуло к роскоши. Аккуратно, красиво, строго, но не более. Ни вычурности, ни противоречащей положению дороговизны обстановки. Нас уже ждал подобающий случаю обед из трёх блюд (по тому, как украдкой вздыхала хозяйка, подавая на стол, я понял, что фрау Рабенаард полагает, будто я катастрофически недоедаю). Основательно подкрепившись мы начали беседу:
- Господин Рабенаард, прежде всего, пару слов о вас. Кто вы, откуда родом, как попали на службу к семейству Оберштайнов?
- Не думаю, что это так интересно, но извольте. Моя семья уже четыре поколения в услужении у семейства фон Оберштайн. Мой прадед, Йохан Рабенаард поступил к прадеду герра Пауля, когда тот перебрался в столицу, продав имение на Мимире. Герру Эрнсту-Отто понравился смышлёный, но честный парень, который помог провинциальному дворянину избежать некоторых трудностей при обустройстве. Изволите ли видеть, отношение к выходцам из провинции при правлении Гольденбаумов было несколько надменным. С тех пор история моего семейства тесно связана с домом Оберштайн. Мой отец был экономом у их благородий Петера-Франца и Герхарда фон Оберштайн – деда и отца добрейшего герра Пауля. Таким образом, должность мне перешла по наследству и, смею надеяться, я был достоин моих предшественников.
- Судя по приёму, оказанному мне, не думаю, что у господина Оберштайна могли быть нарекания.
- Вы, молодой человек, у себя в Альянсе просто не привыкли подобной жизни. А у нас можно было наблюдать достаточно образчиков как хороших, пристойных домов, так и наоборот-с. В зависимости от домоправителя, ибо, как вы можете понять, господам недосуг вести хозяйство, коли они служат. Но герр Пауль действительно не имел ко мне нареканий.
- Неужели ни разу? – спросил я и тут же мысленно отругал себя за бестактность, однако господин Рабенаард наоборот, подбоченился и с достоинством посмотрел на меня:
- Никак нет-с. Всё всегда содержалось в образцовой чистоте за исключением рабочего кабинета герра Пауля – он много работал с важными документами и большим количеством книг, посему велел, чтобы их не трогали. Для работы, видите ли, ему удобен был персонально заведённый порядок. Но поскольку эта привычка была у него с детства, я не возражал.
- Нашим читателям наверняка было бы интересно узнать, каким был в детстве известный своим хладнокровием и трезвым рассудком военный министр. Могли бы вы сказать об этом пару слов?
- Да, разумеется. Как вы, может, изволите знать, у герра Пауля была довольно тяжёлая врождённая болезнь глаз. Из-за этого он не отличался обыкновенно свойственной детям его возраста живостью характера. Зато ему присуща была исключительная бойкость ума и сообразительность. Глядя на него в детстве я думал, что это, должно быть, будет университетский профессор, в звании доктора наук, не менее-с.
- Он был настолько умён?
- Так точно-с. И при этом весьма серьёзен. Знаете, я ведь с трудом могу припомнить, смеялся ли он хоть когда-нибудь. Впрочем, нет, позвольте, было, было. Тогда ещё был жив наш старый хунд
- Простите?
- Ах да, извините, молодой человек, на одинском диалекте хундами всегда именовали крупных породистых собак. Говорят-с, так их любил называть кайзер Рудольф Великий. Ну так вот, покойный герр Герхард держал крупного чёрного хунда водолазной породы. И маленький Пауль любил играть с этим псом, теребить его за уши… Пёс отличался покладистым характером, кроме того, был вышколен так, что хозяйскому ребёнку позволил бы решительно всё. Впрочем, не думайте, герр Пауль хорошо осознавал границы дозволенного, так что, они с Вюрцелем, можно сказать, были друзьями. Видите ли, в связи с болезнью, до двенадцати лет герр Пауль состоял на надомном обучении, поэтому общение со сверстниками было весьма ограничено и, я бы сказал, затруднено.
- Его не принимали?
- Увы, нет. Дети бывают весьма жестоки. Особенно к слабым и вообще всем непохожим на них, а юный герр Пауль, как я уже вам заметил, не был обычным мальчиком. Тяжелее всего ему пришлось в период отрочества. Тяжко болела его матушка, а тут ещё и Вюрцель, гм… простите, скончался. Это был столь умный пёс, что я не могу сказать «издох». В итоге, герр Пауль оказался предоставлен сам себе и всё свободное от учёбы время проводил в библиотеке.
- И что же его занимало больше всего?
- Трудно сказать. Я, видите ли, закончил только базовый курс мужской гимназии, а также аудиторское училище, потому объём познаний молодого господина уже годам к тринадцати решительно превысил мой. Могу сказать, что он не интересовался литературными новинками, предпочитая им терранскую классику. Желательно в оригинале. С этим связана одна любопытная история, если вас заинтересует, конечно.
- Разумеется. Господин, Рабенаард, тому, что вы рассказываете сейчас, цены нет.
- Весьма польщён, благодарствую-с. Так вот, отец герра Пауля выдавал ему карманные деньги с десяти лет. Когда молодому господину было коло двенадцати, он подошёл ко мне и попросил положить некую сумму в банк под процент – как вы, может, изволите знать, по тогдашним законам до пятнадцати лет никто не имел права открывать счёт. Кроме того, было и ещё одно обстоятельство: наиболее выгодным предприятием тогда считался Феззанский Частный Банк «Шулер и сыновья». Но открыть в нём счёт можно было только на Феззане, где у меня проживал троюродный брат. Зная это, герр Пауль изволил доверить свои сбережения мне.
- А на что он копил?
- О! Это самое интересное. Его мечтой было подарочное издание одного терранского мыслителя. Кажется, ещё докосмической эпохи.
Мы поднимемся в кабинет бывшего военного министра, старый мажордом бережно снимает с полки книгу. На кожаном переплёте старинным тиснением выведено: «Machiavelli N., El Principe». На секунду я представил, какой восторг эта книга произвела бы на адмирала Яна. Как впрочем, и вся обстановка кабинета: рабочий стол, огромное количество стеллажей с книгами – средоточие государственной мысли Нового Рейха.
- Скажите, господин Рабенаард, а не приходила ли вам в голову идея создать здесь музей?
- Отчего же, приходила. Но герр Пауль и при жизни не любил чрезмерного внимания к своей персоне. Я полагаю, он бы этого не желал. Вам, так сказать, в порядке исключения, как бывшему военному.
- Кстати, о военной службе: а как господину Оберштайну пришла мысль о поступлении в армию? При его здоровье это было не слишком-то логично.
- Тут, в некотором роде, фатум. Обратите внимание, сколь много здесь книг по математике. В юности герра Пауля привлекали различные коды, шифры и подобные вещи. В результате, на его учёные успехи в этой дисциплине обратил внимание генеральный штаб. Говорят, докладывали самому графу фон Мюккенбергеру, а с его резолюцией, как вы, должно быть, понимаете, не поспоришь. Государство в положении войны и прочая-с.
- Отлично понимаю. Вы должно быть, знаете, что наш адмирал Ян мечтал стать историком.
- Как же, как же, наслышан. Прискорбно, что такие талантливые господа принуждены заниматься столь грубой работой.
- В таком случае, отвлечёмся от темы войны на прямо противоположную. Вы рассказывали о молодости господина Оберштайна, но ни словом не упомянули о первой любви.
- А вот тут позвольте вас огорчить. В выражении своих эмоций герр Пауль был скуп не только в детстве. Здесь мне, пожалуй, нечего вам рассказать. Во всяком случае, скабрезных журналов, чтением коих свойственно увлекаться иным представителям юношества, я у него никогда не замечал.
- Может, ваша супруга намётанным женским глазом могла что-то заметить?
- Исключено-с. Марта занималась преимущественно кухней, редко появляясь в господских покоях. Уборку же общих зал осуществляют автоматы. Это существенно более экономно, а к антикварным и прочим легко повреждаемым вещам герр Герхард и его сын никогда тяги не испытывали.

Часы пробили пять, и мой добрый хозяин попросил разрешения откланяться. бязанности эконома по-прежнему были для него на первом месте. Наша встреча подходит к концу. Я сердечно благодарю господина Рабенаарда за интереснейшую беседу. Он, в свою очередь, приглашает как-нибудь побывать в этом доме снова. Уже по пути в космопорт меня настигает ощущение, что я выяснил больше, чем ближайшие коллеги военного министра знали о нём при жизни.

Д. Аттенборо, «Хайнессен Таймс», 5 мая 807 г. К.Э..

[Гость]

Доминик Сен-Пьер|(/)Пауль фон Оберштайн. Вопрос об Эльфриде был не единственным…

668 слов

Когда его попросили присутствовать на допросе лично – он пришел, потому что не считал верным пренебрегать обязанностями. Хотя военный министр думал в это время совсем о другом, и это если и относилось к обязанностям, то к обязанностям иным.
Возможно, его могла бы заинтересовать эта женщина – Доминик Сен-Пьер, певица, актриса и любовница ландшерра; данные из досье всплывали на внутреннем экране сами собой. В иных обстоятельствах.
Сейчас он смотрел на нее – и понимал, что она не занимает даже десятой части его мыслей. Она сидела на жестком металлическом стуле, щурясь от яркого света, направленного ей в лицо. А ему было всё равно, он даже не мог вспомнить точно, зачем именно находится здесь. Ему нечего было сказать и нечего спрашивать.
Но что-то спросить было необходимо. Секунды тянулись непозволительно долго, а военному министру не стоит мешкать в кабинете следователя. Его ждут дела.
Его мысль зацепилась за другую женщину – едва не стоившую положения покойному гроссадмиралу Ройенталю; по имевшимся сведениям, та могла быть как-то связана с подозреваемой, ведь кто-то же помог ей тогда добраться до Хайнессена. И он задал вопрос, только чтобы задать:
– Известно ли вам, где находится Эльфрида фон Кольрауш?
Доминик Сен-Пьер покачала головой и едва пожала плечами. Это очевидно значило: "нет". Но ему было всё равно, врёт она или говорит правду.
Он уже повернулся, чтобы уйти.
Но потом, уже просматривая документы на экране портативного компьютера – необходимые, но не заслоняющие очевидного, страшного и простого, – он почему-то вспомнил о ней. О том, кем она была, и что из этого следовало. Нет, подобное вовсе не имело значения, если вдуматься – едва заметная аналогия, которую отвергнет любой аналитический ум.
Но все-таки он пришел к ней еще раз, уже по собственной воле. Во внутренние помещения, где содержались подследственные.
Она заметила его приближение, повернувшись, когда дверь камеры приоткрылась, впуская сначала свет, а затем – тень. Он не опасался, что она сбежит – можно было сделать какие-то выводы даже по данным и паре скользящих взглядов.
Он постоял так немного, подбирая на этот раз слова более взвешенно, но всё еще не зная, зачем точно находится здесь. Она ждала.
– Вы оставались с ним до конца, не так ли?
Она кивнула – с достоинством. Достоинство даже в тюремной камере, даже в ситуации неизвестности. Он подумал, что мог бы уважать ее, возможно, если бы знал получше.
– Позвольте узнать: почему?
Она подняла голову, медленно, как сквозь воду, и посмотрела ему в лицо. И начала говорить, как бы наощупь, подбирая слова, не позволяя себе потерять привычную уверенность и на секунду.
– Есть такая вещь... Не любовь. По крайней мере, "любовью" в наших кругах называли что угодно, кроме вот этого. Даже не верность – верность всегда безусловна, а я всегда знала, что у меня есть и другие – как бы вы сказали, приоритеты. Может, более важные в моих глазах. И вот эта вещь – она значит, что ты останешься до конца, каким бы он ни был. Даже если уже разочарование стоит в горле, как дрянное пойло, которое не проглотить и не выплюнуть.
Она замолчала. По ее глазам ничего нельзя было понять – как и по его собственным; и сейчас этой особенности своего зрения он был рад. Как и тому, что стоит, сложив за спиной рукой – так, что задержанная не видит, как побелели костяшки.
– И что же потом? После... конца? – спросил он тихо и глухо.
Она усмехнулась, не отводя взгляда.
– Жить. Наверное. Если получится. Такие вещи – они волей-неволей становятся смыслом, всем сразу или только большим куском. И вопрос в том, останется ли что-то. Может быть, просто не захочется этого – жить. Но у меня осталось. И именно поэтому я вам ничего не скажу, – она откинула упавшую на лицо лишнюю прядь. – А доказательств и материалов на меня у вас нет. Личная жизнь здесь не доказательство.
– Пусть так, – отозвался он.
Она молчала. Ей было все равно, так же, как недавно ему самому.
Не стоило говорить, что ее отпустят – должны отпустить. Она сама это знала.
Он просто коротко кивнул, повернулся и вышел, не забыв тщательно запереть дверь.
"Может быть, просто не захочется этого".
Он пытался отогнать эту мысль и образ человека, главы государства, на смертном ложе – чувствуя спиной понимающий больше, чем надо, взгляд рыжеволосой женщины. Хотя она уже не могла видеть его.

[Гость]

ОО–47. Лоэнграмм | Лоэнграмм. "Миррор, миррор". Встреча императора с собой же, но в другой вселенной. ООС, H!, AU

625 слов
Болезнь отнимает все больше сил. Райнхард честно пытается отдохнуть, выспаться перед назначенными на завтра важными встречами, но жар мешает уснуть, заставляя зависнуть между сном и явью. Прикосновения к волосам, легкие, почти неощутимые, не могут быть реальностью. Хильды здесь нет, она осталась дома, а Эмиль уже ушел спать... хотя он вряд ли позволил бы себе такое.
Чужая рука сдвигает локон, упавший на лицо. Лоб царапает острой гранью кольцо, и Райнхард открывает глаза. Фокусирует взгляд вначале на ладони, затем на лице человека, сидящего на краю кровати. Нет, это уже не сон, это бред. Галлюцинация. Зеркало невозможно установить так, чтобы возникла подобная иллюзия... и это не голограмма, потому что матрас прогибается вполне ощутимо.
Неточная копия. Но это не маска, различие тоньше – в длине волос, в том, что под ними все-таки заметен шрам, уродующий шею и уходящий куда-то за ухо, наконец, в странной одежде – Лоэнграмм уверен, что в его гардеробе нет ни одного такого костюма, но его копия следует довоенной Хайнессенской моде.
–Простите, что разбудил, – голос вполне узнаваем. Райнхард слышал себя в записи. – Но вы спите в моей кровати.
Лоэнграмм пытается приподняться и хотя бы сесть, удается это сделать лишь с помощью двойника. Обстановка и впрямь отличается, хоть и едва заметно. А еще, увидев свою копию действительно близко, Райнхард осознает, что этот человек старше. Совсем немного, максимум – лет на пять.
–Я что, попал в собственное будущее? – срывается с языка. Двойник качает головой:
–Вряд ли. Райнхард фон Мюзель, консул Новой Федерации.
–Райнхард фон Лоэнграмм, император Нойе Рейха, – кайзер рефлекторно представляется и пожимает руку... самому себе? Видимо, да. Или он все-таки спит, или только что доказал на практике существование параллельного мира. Попав в него лично. Интересно, надолго ли...
Похоже, двойнику приходит в голову та же мысль. Во всяком случае, он колеблется, прежде чем встать и что-то сказать невидимому с кровати человеку, дежурившему за дверью. Но, когда двойник оборачивается, Райнхард все еще сидит на месте. И комната не меняется.
–Похоже, вам нездоровится, – отмечает консул. Странная должность. Что-то из древней истории. – Интересно, я в вашем возрасте ничем серьезным не болел...
–А я до вашего, наверное, не доживу, – грустная усмешка. И, как в зеркале – то же выражение на чужом лице. – Скажите... в вашем мире жив Зигфрид Кирхайс?
–Первый раз слышу это имя, – двойник очень внимательно смотрит на него. Райнхарду самому неловко от этого отчаянного вопроса, но не спросить было невозможно. Рука тянется к медальону... его нет. Снял перед сном... и провалился в мир, где друга не убили, а вообще никогда не существовало. Невеселая шутка. – Знаете, один мой знакомый наверняка так же сильно захотел бы спросить вас... о Вольфганге Миттельмайере.
Лоэнграмм с готовностью начинает рассказывать, но обрывает себя. Отброшенная в сторону надежда возвращается в новом облике.
–Ваш знакомый... случайно не Оскар фон Ройенталь?
–Еще одно совпадение. Послушайте, Райнхард, это грубо с моей стороны, но Ройенталь – мой друг. И он наверняка захотел бы поговорить с вами лично. Если вы согласны...
–Я хотел бы увидеть его ничуть не слабее, чем Кирхайса... или Яна Вэньли, – может быть, это бред... и люди из другого мира выглядят совершенно иначе, но имеет же человек право на предсмертное желание. – Если он жив, конечно...
–Если Ян не решит, что я над ним издеваюсь, то примет приглашение. Но сначала я все-таки вызову вам врача. И позвоню Аннерозе. Моя сестра возглавляет Хайнессенополисский институт физики, и если ее ребята не разберутся, каким образом вы сюда попали, значит – они зря проедают государственные деньги. Но все-таки хорошо, что вы появились сейчас, а не чуть раньше.
–Почему? – Лоэнграмм немного ошарашен новостью о судьбе сестры в этом перевернутом мире. Что ж... может быть, здесь она счастливее.
–Я сомневаюсь, что Карин обрадовала бы новость о том, что у нее появился второй муж. Не далее как вчера она заявила, что ей вполне хватает меня и мальчишек. Вы у себя там ведь женаты на Катерозе? Если нет, лучше не говорите ей, на ком...

[Гость]

Ройенталь | персонажи ЗВ-1. "Мы мимо пробегали... от гоаулдов". В империи нашли одни звездные врата. ООС, H!, AU

333 слова

Меклингер спас очередной предмет искусства — огромное кольцо из какого-то сверхпроводника, непонятное и неподъёмное. Он утверждал, что это некий культовый предмет особо древней цивилизации, обитавшей на Терре Хель знает, сколько тысяч лет назад. То есть, он, конечно, называл имена и даты, но Ройенталь пропустил все эти подробности мимо ушей. Он был занят — вдумчиво проклинал тот день и час, когда согласился послужить оказией и закинуть этот шедевр на Феззан.
Дело было в том, что, по мнению адмирала-художника, запихнуть эту древность — а по весу так натуральную окаменелость — в грузовой отсек было неправильно. Но Ройенталь, конечно, узнал об этом не раньше, чем шедевр установили в его апартаментах.
Помянув про себя Меклингера и всё его искусство незлым пятиэтажным выражением, Оскар вслух любезно заверил коллегу, что очень рад помочь, но в следующий раз просит ограничиться картинами, и отбыл в известном направлении.
На следующее утро кольцо замигало, зашуршало, закрутило внутренним диском и уничтожило выплеском из горизонта событий журнальный столик. Ройенталь, которому спросонок приглючился очередной десант розенриттеров, выскочил на шум в одних трусах, но при табельном оружии.
Из кольца, напоминавшего теперь светящийся изнутри колодец, выбрались четверо странных людей в камуфляже. Один из них, к тому же, был чернокожим и в руках держал весло, способное убить неподготовленного зрителя одним своим видом.
— До чего вражеская технология дошла... — присвистнул Ройенталь, беря на мушку крайнего пришельца.
— Э-э, мы мирные исследователи! — заорал тот на диалекте Альянса, в знак мирных намерений поднимая руки в верх. — С другой планеты! У нас абсолютно мирная миссия!
— М-да, Дэниэл, — протянула блондинка в камуфле, — это явно не Абидос.
— Бросить оружие, руки за голову, — хмуро скомандовал невыспавшийся Ройенталь, одним глазом кося на проклятое кольцо с подсветкой — а не явится ли оттуда подкрепление? — Кто главный?
— Я, — выступил вперёд один из новоприбывших, в отличие от остальных, отдалённо напоминавший вменяемого человека. — Парень, убери пушку. Мы тут случайно, просто мимо пробегали... от гоаулдов... Кстати, у вас тут их нет? Знаешь, такие странные личности со сверкающими глазами, нечеловеческой жестокостью и манией величия?
Ройенталь в задумчивости опустил бластер.
— Сверкающие глаза, говорите? — протянул он. — Ну, есть у нас тут один...

[Гость]

ОО-89Погибшие адмиралы. После смерти возвращаются к живым в обличии котов

464 слова

Никто не знал, как при дворе кайзера появились эти коты. В один прекрасный день придворные, собравшиеся в Большом зале, обнаружили трех пушистых личностей, важно шествующих по паркету прямиком к тем дверям, откуда должен был появиться император Райнхард. Не обращая внимания на общее недоумение, коты продолжили свое шествие и остановились только тогда, когда в Большой зал вошел сам кайзер.
Если бы среди придворных нашелся тот, кто не приветствовал бы монарха, а наблюдал за общей церемонией, то этот наблюдатель мог бы заметить, что коты тоже склонили головы, словно бы понимали правила придворного этикета.
- Откуда здесь животные? – из-за плеча императора раздался голос военного министра. – Они могут быть опасны…
- Оставьте, Оберштайн, все хорошо, Райнхард присел на корточки возле котов. –Что вам здесь нужно, пушистики? – рука императора погладила ярко-рыжего, почти красного кота «дворовой породы». Тот довольно замурчал и стал тереться сначала об руку, а потом и об колено императора. – Так похож на… - свободной рукой кайзер привычно потянулся к медальону.
Тем временем рыжик отошел в сторону и принялся громко чесать свое ухо, а к императору подошел другой хвостатый гость – изящный черный ориентал. Он настороженно принюхивался к кайзеру, словно до самого последнего момента решал – верить этому человеку или нет. Райнхард протянул руку, чтобы погладить и этого кота, но неожиданно вздрогнул, когда понял, что один глаз у кота – голубой, а другой – зелёный.
- И ты здесь? – прошептал император. Кот с достоинством принял ласку, но почти тут же отошел в сторону и принял независимый вид.
Белый перс попытался потереть лапкой свою плоскую мордочку, но чихнул как раз в тот момент, когда Райнхард гладил его, от чего смутился и спрятался за своими товарищами.
Коты останутся здесь! – вставая, кайзер провозгласил свою волю и направился к трону. Среди придворных тут же разнесся слух, что котов следует именовать Зигги, Оззи и Адди.

Три пары ушей склонились друг к другу.
«Вы полагаете, что император понял, кто мы такие? - спросил ориентал у своих товарищей. – Вас, Кирхайс, он сразу же узнал».
«Точно так же, как и вас, адмирал, - рыжий взглянул на коллегу, - да и кто бы ни узнал адмирала Ройенталя?»
«А меня не узнал», - задорно фыркнул перс.
«Не задавайтесь, Фаренхайт, ваша масть тоже очень приметная», - осадили пушистика экс-адмиралы.
«Ладно, пора работать, - распорядился ориентал, - нечего попусту болтать. Раз Один направил нас приглядывать за остальными, то…»
«Адмирал, а можно, мы немного подождем? – застенчиво предложил перс. – Я тут хотел немного пройтись».
Рыжий проследил направление взгляда сотоварища и усмехнулся в пушистые усы – только что среди адмиралов появился запоздавший Биттенфельд, так что коллега явно хотел взглянуть на друга поближе, пусть даже и находясь в таком виде.
«Не возражаю, - неожиданно легко согласился разноглазый, - встречаемся здесь же, через час». Он соскользнул со своего места и направился к стоявшему неподалеку от императора Миттермайеру.
«И я пойду», - решил для себя рыжик и осторожно двинулся по направлению к императорскому трону.

[Гость]

ОО-129 Ройенталь / Лоэнграмм. "Вот так выглядит любовь, майн кайзер". R

418 слов

Наверно, Его Величество забыл, что назначил аудиенцию на это время.
На столе - полупустая бутылка вина, а в руке, снятый с шеи, тот самый медальон.
Райнхард вглядывается пристально, будто пытаясь там, внутри золотой побрякушки, найти ответы на все вопросы, которые толкь были, есть или будут.
Страшно прервать тишину - словом, но Ройенталь знает точно: в прошлом нет ответов. Только один бесконечный вызов, да зудящая, незаживающая рана.
И покой, и тепло могут быть только в настоящем. В тот краткий момент жизни, когда будущее еще не настало, а прошлое превратилось в тени. Каждый шаг, каждое движение - момент между настоящим и прошлым. Оскар чувствует, как вселенная за его спиной с каждым шагом проваливается в небытие, чтобы навсегда остаться там, уже неизменной. Тем, куда нет возврата.
Ладонь ложится на медальон, закрывая его. Этот маленький кусочек прошлого, который Ранйхард всегда носит с собой зажат сейчас между их ладонями. Пойман, как в клетку. И не вырваться из нее.
Не сломает прутья ни легкое касание губами губ, скулы, виска. А руки на его шее - только укрепят эту стену, чтобы прошлое не смогло прорваться в здесь и сейчас.
Райнард кажется потеряным, без этого кусочка себя, без своего прошлого, сжатого до золота на шее и, может именно по-этому, так по-детски, доверчиво открыт. Так остро отзывается на торопливые прикосновения.
Ройенталь старается быть нежным. Тот бесчисленный опыт, за который он иногда проклинает себя, ведь перебирая людей таки не смог найти того, ради которого стоило бы знать и уметь все это, может быть будет нужен как раз в этот вечер. Его триумф как любовника. Как внимательного партнера. Чтобы Его Император, стыдливо покрасневший, когда остался обнаженным, забыл смущение и робость.
Тренированное тело привычно расслабляется, впуская в себя Райнхарда так, как впускает его разум Оскара, его сердце и душа. Он позволяет владеть собой, получая острое, болезненное наслаждение от того как полно он сейчас принадлежит этому человеку.
После, Оскар одевает Райнхарда так, как, наверно, одевал бы ребенка. Стараясь не целовать, даже украдкой.
И в завершение - каменно тяжелый сейчас медальон. Он льдинкой выскальзывает из ладони, занимая положенное место.
"Вот так выглядит любовь, майн кайзер".
Одевшись, Оскар идет к двери. Ему нет больше места в этом настоящем, он осыпался в небытие вместе с минутами близости.

Ладонь Райнхарда упирается в створку двери, не давая открыть ее.
- Вам никто не давал права уходить без разрешения, Ройенталь, - Райнхард запинается, но все-таки может подобрать слова. - Я не из тех ваших партнеров, от кого можно просто так уйти.
Оскар чувствует, как горячая голова упирается ему в спину. Райнхард продолжает:
- Может быть... выпьем?

[LoGH One String]

Администрация напоминает: комментарии во внелимитах запрещены. Если хотите что-то сказать авторам исполнений - в заявки.

[Гость]

ОО-24, Дасти Аттенборо | мистер Аттенборо-старший. "Ну и долго мне ждать внуков с моей фамилией?"

426 слов

Идея навестить родственников оказалась неудачной. Нет, конечно же Патрик порадовался за сына. Шутка ли – дослужиться до вице-адмирала в неполные тридцать, вернувшись из всех пережитых сражений живым и даже не контуженным. В общем-то, контуженый Дасти не перестал бы быть его сыном, но все-таки видеть его невредимым было куда приятнее.
По приезду домой Дасти был затискан и закормлен сестричками, а потом, как и положено, начались расспросы.
А потом, как и ожидалось, нотации.
Первые три раза Дасти даже пытался спорить и возражать.
Остальные восемь – утыкался носом в книгу, ноутбук или телевизор, вставляя в папины излияния стандартные сыновние «да, папа», «да, папа, я понял», и «нет, спасибо».
- Тебе почти тридцать, и ты до сих пор не женат! – бушевал папа. – Когда я дождусь внуков со своей фамилией?!
- Все три мои сестры вышли замуж гораздо раньше.
- Тебе под тридцать и мне уже не сорок, я не могу ждать, пока ты дозреешь последовать их примеру!
- Выйти замуж? – Дасти отвлекся от телевизора и вопросительно поднял бровь.
- Неужели во всем флоте, холера его раздери, не нашлось подходящей партии? – Патрик трагично всплеснул руками. – Вот твой друг, адмирал Ян Вэньли…
- Подходящая партия? – Дасти сделал вид, что задумался, - Ну а что, адмирал, герой… Приличная пенсия, опять же…
- Он женат!
- Какая жалость, - с наигранным трагизмом вздохнул Дасти. – Ну как же он не рассмотрел такого прекрасного меня?
- Дасти, прекрати паясничать! – отец упер руки в бока. – Я имел в виду, что адмиралу Яну тридцать и он женат!
- А мне ещё нет тридцати, - фыркнул Дасти, и снова отвернулся к экрану.
Папа набрал воздуха в легкие, чтобы продолжить спор, но тут в комнату заглянула одна из сестричек.
- Братец, тебя там просят подойти к комму, - сообщила она.
- Может, на свидание позовут? – с надеждой вздохнул папа.

С экрана комма на Дасти смотрел генерал Шенкопф.
- Есть разговор, - сообщил он. - Нам нужно где-то встретиться, желательно на нейтральной территории.
- У меня с этим не очень хорошо, так что оставляю выбор за тобой, - ответил Аттенборо, пожимая плечами.
Вальтер на секунду задумался.
- «Мартовский Заяц», возможно. Я закажу столик, если там есть свободные.
- То есть, ты приглашаешь меня в ресторан? – спросил Дасти, почему-то улыбнувшись.
- Можно сказать и так, - генерал развел руками и недоуменно нахмурился, - а что такое?
- Да так, ничего, - невинно усмехнулся Дасти, - пусть будет «Мартовский Заяц».
- За тобой заехать?
- А вот этого точно не надо. Тебя не так поймут, - помотал головой Дасти, посмеиваясь, - Лучше встретимся там. Буду в восемь.
- Договорились, - кивнул Шенкопф и отключился.

[Гость]

OO- 96, Райнхард / Аннерозе. На самом деле "сестра" Райнхарда - покровительствующий ему демон, но об этом знает только сам Райнхард

Агнст, АУ, ООС.

708 слов

…Остается единственная мысль – за что Кирхайс? Почему он? А дальше наступает всепоглощающая пустота и ничего кроме нее. Ненависти и даже равнодушия нет. Ничего нет: ни времени, ни памяти, ни будущего, а только одно бесконечное сейчас.
Воздух вокруг сгущается, дрожит, вибрирует от напряжения. Она вот-вот будет здесь. Что для нее космические расстояния и века, лишь бы рядом нашлось зеркало или что-то, способное отражать.
-Мой бедный мальчик, - тихий, нежный голос напевом шелестит на самой грани восприятия, и кажется таким похожим на голос настоящей Аннерозе, и только закамуфлированная издевка не дает забыться окончательно, - тяжело взрослеть?
-Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, - Райнхард смотрит в самое любимое во всей Вселенной и ненавистное лицо, - зачем?
-Разве ты забыл наш уговор, - кажется, Она искренне обижена, - я помогаю тебе достичь желаемого, а ты и твоя сестра платите. Или я что-то путаю?
Сейчас, когда вокруг нет толпы разряженных идиотов Она перестает играть безупречную хрупкую утонченность, и становится настоящей собой. Той, что явилась Аннерозе в зеркале десять лет назад и предложившей сделку. Сестра согласилась и исчезла. А ее место заняла фарфоровая ломака с холодными синими глазами, тонкими пальцами и каменным сердцем.
-Как ты посмела, - Райнхард радуется тому, что под рукой нет бластера, иначе в комнате стало бы двумя трупами больше - как…
-Тихо, тихо, - теперь Она откровенно смеется ему в лицо, - не трави себе душу, мальчик. Ты сам открыл мне дорогу, - внезапно Она оказывается совсем близко, кроваво красные губы изгибаются в предвкушающей усмешке, а ледяную синь глаз подергивает белая дымка, которая затягивает в воронку из чужих чувств и ощущений, - ты провалил свое испытание без права на переэкзаменовку.
Та же самая дурманная пелена стояла в глазах Ансбаха- первый признак одержимости и заключенного с Ней договора.
-Вестерлад? – Райнхард из-за всех сил сжимает кулаки и старается не кричать от заслонившей весь мир жуткой, на пределе терпения боли. –Что ты делаешь? Я не хочу…
Хорошо, что адмиралы не видят его таким. Нет, даже если проклятая тварь потребует плату, он умрет стоя, а не на полу и не на коленях!
-Глупыш, - облегчение приносит мягкая, узкая ладонь, запутавшаяся в его волосах.- Пора взрослеть и выбирать между простым и правильным. - Утихшая было боль возвращается с утроенной силой. - Сердце человека мягче камня, и, совершив что-то - пожинаешь плоды.
Тогда, тем августовским днем она сказала, что хочет видеть через него и Аннерозе Свет. Много веков назад ее народ вырезали под корень, не жалея никого. Уцелевшим удалось укрыться на краю Вселенной. Они изменили собственную суть и потеряли возможность видеть то, что когда-то было их природой. Тогда эта цена – свет в обмен на свободу и право изменить изолгавшийся мир к лучшему казалась не такой уж большой. Но, кто сказал, что демоны говорят правду и не лгут?
-Я никогда не лгала тебе, - Райнхарду с трудом удается подняться с пола и из последних сил вцепиться в столешницу, - ты сам выковал клинок, который убьет тебя. Боль, что ты чувствуешь сейчас – это то, что ощущали те, кто был там. Что поделаешь, во взрослых игры играть настало время. Все имеет свою цену. Живи теперь с половиной души, пока сможешь.
-И что теперь ты потребуешь взамен, - теперь он больше никогда не позволит себе слабости, - назови цену и убирайся!
-За каждую твою ошибку…все кого ты любишь, все, кем ты дорожишь, - она раскрывает расписанный хищными птицами веер и обмахивается им, - это умрет и станет моим. И ты однажды тоже. А теперь будь мужчиной и выйди к своим людям. Но сначала…
Райнхард проклинает и ненавидит себя за то, что не может противостоять и поддается. Ее поцелуи сладки и полны яда, который отравляет и тело, и душу.
-Иди, - Она довольно смеется, - я буду ждать тебя. Когда в запасе по меньшей мере вечность, что такое пять или десять лет?
-Я не приду, - припечатывает Райнхард. – Однажды я найду способ освободить сестру. И ты... ты пожалеешь…
-Придешь, -Она торжествующе, победительно улыбается, - куда ты денешься. Лучше спроси, хочет ли твоя сестра свободы?
Когда ему говорят о том, что графиня Грюневальд на связи, Райнхард в который раз думает, что сошел с ума. Потому что с экрана на него смотрит добрыми, любящими и безжалостными глазами Аннерозе, и от ее слов что-то обрывается внутри. Все же Она слишком расчетлива, что бы дать сестре умереть, а значит – у него все еще есть надежда это закончить.

[Гость]

ОО-38, Каспер Линц. Постканон, депрессия, мрачные картины.

360 слов

Он сказал тогда, что свою последнюю картину написал красным. И долго потом не брал в руки ни красок, ни карандаша. Разве что забывался иногда, принимаясь черкать тем, что попадалось под руку, на случайной бумажке. Потом спохватывался, и комкал наброски быстрее, чем их успевали разглядеть.
Раньше в квартире Каспера полно было всяких рисунков – они лежали на столе, висели на стенах, в рамах, в бумажных паспарту, просто на кнопках или на булавках.
А теперь там было пусто. Он снял их все, и рвал, не пересматривая. Наброски из жизни розенриттеров, пейзажи, набросанные ручкой, перерисовки с фотографий – все отправилось к чертям, только клочки летели. Линца так и нашли, спустя два дня, с бешеным взглядом, небритого, в пустой квартире, среди обрывков бумаги и обломков рам.
Самым страшным было то, что он был абсолютно трезв.
Из всех его рисунков осталось около десятка – то, что разошлось по друзьям.
Больше его за рисованием не видели.
А потом на его одежде стали появляться пятна краски – то маленькое красное на джинсах, то едва заметное черное на локте.
Сначала друзья обрадовались – рисует, значит, снова возвращается к нормальной жизни.
Однажды к нему забежала Карин – проведать, потому как Линца не было видно уже неделю.
И, зайдя в комнату, вскрикнула.
Мебель от одной из стен была отодвинута, и вся стена была изрисована, прямо поверх обоев. Черным, красным, снова черным, белым, серым.
Изломанные доспехи, кровь, конечности, обломки кораблей – как будто Каспер выплескивал на стену всё, что накопилось за годы службы.
Карин долго рассматривала стену, боясь найти там портрет Шёнкопфа – с Каспера сталось бы.
Но не нашла.
- Нравится? – спросил её Линц, отвлекаясь от работы. Он был весь перепачкан в красной краске – или это была настоящая кровь?
- Это жутко, - честно ответила Катерозе.
- Это хорошо, - странно ответил Каспер и снова взялся за работу.

Через две недели он закончил.
А ещё через неделю в его квартире случился пожар – кажется, коротнуло проводку.
Карин вместе с остальными помогала разгребать горелую мебель, когда почувствовала, что на неё смотрят.
Почти вся стена была покрыта копотью, но сквозь черный цвет проступали остатки жуткой картины.
Со стены на Карин смотрели чьи-то глаза – обои прогорели не везде.
Девушка поежилась и повернулась к стене спиной.
Что бы это ни было – оно сгорело.

[Гость]

ОО-83. Оскар фон Ройенталь | (/) Вольфганг Миттермайер | (/) Пауль фон Оберштайн. Райнхард убит на Урваши. Оберштайн берет в заложники Миттермайера. Действия Ройенталя. Жанр и рейтинг любой.

382 слова

- Ну, и что тут у нас происходит? - Ройенталь раздраженно покачал головой.
- Тут происхожу я, - Миттермайер вольготно развалился, насколько позволяла кровать.
- Вот меня интересует, как же ты, человек нехороший, попался.
- Я был несколько … ээ.. деморализован известными событиями. - Миттермайер на секунду стал серьезным. - Но сейчас могу тебя поздравить, ты тоже попался. надеюсь, что Оберштайн обеспечит нам двухместную камеру?
Волк все-таки встал со своего лежбища и прижался к другу.
- Рад, что ты живой.
- Взаимно, - обнял его Ройенталь.
Локи, он действительно боялся, что с Миттермайером что-то произойдет. Только этот страх не дал ему сорваться. Но сейчас - пьянящая радость от понимания, что все еще может быть хорошо.

- Я помешал? - вкрадчивый голос Оберштайна спутать невозможно ни с чем.
Ройенталь и не подумал выпустить любовника и старого друга из объятий.
- Продолжайте, продолжайте, я подожду. Понимаю, вы переволновались. Недели разлуки и прочее. Опять-таки второго шанса может не быть.

Оскар молча начал расстегивать на Миттермайере рубашку.
- Ты что? Прямо тут? - Вольф накрыл его руку ладонью, пытаясь остановить.
- Другого шанса может не быть, это раз. А два - у меня есть план.

Любовная игра превращается в эротичный спектакль, к которому невозможно остаться равнодушным. Достаточно того как пристолько он смотрит за тем, как губы Миттермайера ласкают член Оскара.
Оберштайн почти загипнотизирован этим зрелищем, и позволяет подтянуть себя ближе. Теперь они стоят, целуясь, плечом к плечу и Миттермаер, не вставая с колен, ласкает уже обоих.
В какой-то момент Рйоенталь понимает, что сам потерял контроль над происходящим и что это его ласкают в четыре руки медленно подводя к кровати. Вольф тихо шепчет ему на ухо: “У меня тоже есть план”.

Утром Ройенталь просыпается с ломотой во всем теле. Она была бы более приятной, если бы они спали на какой-нибудь роскошной кровати. Впрочем именно спали они меньшую часть ночи.
“С добрым утром”. Его целует сначала один любовник, потом второй.
- Прости, - виновато улыбается Миттермайер. Его превосходительство убедил меня в том, что тебя надо срочно отозвать из “изоляции” и дать выпустить пар.
- А теперь, когда все немного успокоились и отдохнули, - по лицу Оберштайна как всегда ничего невозможно прочесть. - Мы бы хотели обсудить с вами кандидатуру следующего Императора.
Ройенталь обещает себе, что обязательно трахнет этих двоих. Сначала по-очереди, а потом - вместе. Как только чуть-чуть пройдет боль в заднице.

[Гость]

ОО-146. Феликс Ройенталь. "Будет вам мятеж 2.0!" Отомстить за смерть отца и стать кайзером.

1962 слова. Автора понесло.

Начало

– Здравствуй, мой друг.
Александр открыл глаза.
И сразу же прищурился от показавшегося теперь слишком ярким света.
Картинка в глазах слегка дрожала, искажаясь, и на мгновение ему показалось, что он видит перед собой призрак со старого портрета: гордая осанка, прическа, плащ. Но затем Александр моргнул, и видение пропало.
Остался юноша, его ровесник. То есть на год старше, конечно, и ему сейчас уже двадцать один. Но тот же Феликс – только непонятно зачем нацепивший гроссадмиральскую форму, как раз с тем самым – точнее, того самого цвета – плащом. И черты лица у него тоньше – говорят, в мать, которую никто никогда не видел. И глаза одинаковые – сейчас, когда тот наклонился поближе, всматриваясь, это хорошо было заметно. Александр успел улыбнуться про себя, хотя как-то совсем слабо: Феликс все-таки вполне разумен, если не стал копировать еще и это.
Но ответить ничего не успел.
– То есть, мне, наверное, следовало бы сказать – «мой император»? Извини, но это, похоже, уже не про тебя.
Феликс, его друг детства, смотрел на него без злости. По крайней мере, так казалось.
Александр вздохнул – на самом деле, он хорошо знал, что полная гроссадмиральская форма на Феликсе Миттермайере – то есть фон Ройентале – не просто так. С самого начала мятежа тот принял высшее звание имперских вооруженных сил.
– Здравствуй, – наконец, сказал он.
Это смотрелось еще более абсурдно – дружелюбный тон их обоих – с учетом того, что Александр хоть и сидел в удобном кресле, но со связанными руками, а приволокли сюда юного правителя в бессознательном состоянии.
– Значит, с тобой всё в порядке. Я боялся, как бы они не повредили тебе серьезно. Я не хотел, – заявил Феликс, всё так же глядя Александру в лицо. Руки у него были сложены за спиной, но можно было по едва заметным движениям понять, как он беспокойно перебирает пальцами, или стискивает запястье ладонью – и опять отпускает.
– А чего ты хотел? Может, хотя бы сейчас скажешь? Лицом к лицу, так сказать?
Феликс неожиданно легко кивнул.
– Скажу. Вообще, я мог бы прислать ультиматум. Но решил, что так будет быстрее.
Александр пошевелился. Больно не было – просто неприятно и слегка унизительно. Но он чувствовал не стыд, а злость. Наверное, это была одна из немногих черт – кроме, конечно, цвета волос – доставшаяся ему от отца.
Феликс заметил его движение. Улыбнулся уголком губ – очень знакомо.
– Я даже могу развязать тебе руки. Врукопашную меня тебе не победить – даже твой отец не победил бы моего, это все знали, – а ничего другого у тебя не осталось. Хочешь?
Александр постарался посмотреть на друга – бывшего друга? – с вызовом.
Тот пожал плечами, сразу став больше похож на тот самый портрет.
А Александр вспоминал, как недооценил его – нет, действительно, кто бы мог подумать, что у Феликса это всерьез? Что тот еще в последний год в академии начал обдумывать план? И молодые адмиралы, конечно же. Он знал многих из них – Вильгельма фон Айзенаха, например. Или Мартина Валена. Но они, в отличие от Феликса, не были его друзьями. Мама всегда говорила, что в политике с дружбой очень и очень плохо. Мама.
Нет, Александр решил, что не позволил себе вспоминать, и тем более – плакать.
– Всё очень просто, мой друг, – говорил Феликс. – Власть должна быть у сильнейшего. У того, кто больше всех достоин. А ты – у тебя умная голова, но смотри сам: я разгромил лояльный тебе флот вчистую. Я просто должен был завершить то, что не закончил отец. Он ведь предвидел это – или предчувствовал. Но его убили, – зло закончил Феликс.
– Кто убил? Феликс, ты в своем уме?! – едва ли не закричал Александр.
Глаза Феликса загорелись злостью – он стиснул кулак.
– Думали, я не догадаюсь? Думали, отделаетесь общими словами – об обмане, о предателе этом… как там его звали, как-то на «Г», не помню…, о терраистах? Отец был не из тех, кого можно просто так обвести вокруг пальца – и не каким-то там мелким сошкам. Мне… мне мой другой отец рассказывал, – Феликс явно сбился, не зная, как теперь ему называть человека, в семье которого он рос. – Он всегда мне рассказывал об отце, с детства. Как они вместе сражались, и каким человеком отец был, и что говорил о достоинстве и власти. Все думали, я ребенок. Я был ребенком, но дураком-то не был! – Феликс посмотрел на Александра в упор, и не выдержал, начал расхаживать по комнате, все так же сцепив за спиной руки.
Александр только сейчас толком заметил, где находится – строгое помещение, стальные стены, простая мебель. Ничего лишнего, разве что шкафы с книгами. Очень похоже на какую-нибудь военную базу.
А Феликс, между тем, резко остановился.
– И что сказал император перед смертью, я тоже знаю.
– Тебе и это рассказали. Но… – Александр нахмурился, – я не подумал бы, что герр Миттермайер…
– А стоило бы, – перебил Феликс. – Он ничего не имел против твоей матери, как жены императора, но в качестве единоличной правительницы… Да, я всё знаю, – он еще раз кивнул, будто убеждая сам себя. – Править должен достойнейший. Если ты не покажешь нужных способностей.
– И ты думаешь, твой отец бы тебя одобрил? – зло спросил Александр. – Даже несмотря на это?
– Мой отец вообще терпеть не мог твою мать, и я же сказал… А, ты про моего другого отца. Не знаю. Может быть. Наверное.
Феликс отвернулся, а затем снова резко шагнул к Александру, опять наклоняясь к его лицу. Сощурился. Александр сжал зубы.
– У тебя глаза твоей матери.
– Не смей больше про мою мать!.. Ее больше нет.
Феликс кивнул.
– Разумеется. Иначе бы ты не был императором, а я бы не мог тебя свергнуть. Но не думай, что я не жалел. Она была ко мне доброй, когда я был маленьким.
Александр еще раз напомнил себе, что императору – даже свергнутому – не пристало плакать. Мама погибла нелепо, какая-то республиканская группировка устроила теракт на церемонии введения в строй первого крейсера шестого поколения. И вдруг в его мозгу промелькнула мысль. Она была ослепительная, как молния.
– Ты… ты договорился с демократами?!
– Не я, – Феликс покачал головой. – Мои… союзники. Я же говорю – я жалел. И я бы не позволил, чтобы мой другой отец пострадал, – он резко вдохнул и выдохнул. В глазах мелькнуло что-то вроде вины – или Александру почудилось.
А ведь после того теракта он весьма сурово обошелся с автономной республикой. И теперь Баалат поддерживал мятежника-Ройенталя. История не всегда повторяется в точности. Особенно если на этот раз Ройенталь сражается в космосе действительно лучше, чем Лоэнграмм.

[Гость]

Окончание

– Но твоя мать всё равно была виновата. Она была одной из тех – из тех самых, против которых восстал отец. А император слушал их, верил им, и стал слаб. Так что отец хотел как лучше. Просто ему не дали. Тогдашний военный министр – это было его рук дело. Во многом. И терраисты ваши, и прочее… Я знал. Я давно это знаю. Он умер, а то бы я отомстил и ему.
– Твой… в смысле, герр Миттермайер не мог этого говорить. Несмотря ни на что, – упрямо произнес Александр.
И Феликс неожиданно с ним согласился.
– Он и не говорил. Просто я еще и читал кое-что. Написанное отцом в те дни. Записи скомканные, смутные – что-то он даже диктовал ординарцу. Но можно немного разобраться, если верить ему – а не бредням про обман и всё прочее. А тут уже мой другой отец мне помог. Он же верил в отца, до последнего верил, – это Феликс проговорил сквозь плотно сжатые губы.
А затем замолчал.
– И это всё?
Феликс медленно покачал головой.
– Нет. Но что-то ты и так знаешь. Это уже не про меня, а про тех, кто со мной. Один бы я ничего не смог.
– Почему вокруг тебя собрались молодые адмиралы? – спросил Александр. – Догадываюсь. Уж в этом-то я понимаю.
– Не сомневаюсь. Тогда поймешь и то, что наша Империя всегда была военной. И будет дальше. Военные – самые достойные люди. Знать бы еще, почему не поддержали отца… Может быть, шантаж. Я всё выясню, – пробормотал Феликс вполголоса, и, кажется, хотел продолжить, но Александр его перебил:
– А с кем будут воевать достойные? Баалат у вас, вроде, в союзниках.
Феликс замешкался лишь на мгновение.
– Враги всегда найдутся. Может быть, даже в другой галактике. Или в этой же – она изучена только на четверть. Мы вместе читали те журналы, помнишь? – опять в его глазах на секунду-другую зажглось что-то прежнее.
– Помню, – медленно проговорил Александр.
– Значит, всё правильно, – кивнул Феликс. Показалось, что он сейчас улыбнется – но с самого начала разговора больше улыбок не было.
Вдруг он посмотрел по сторонам – словно очнувшись. И затем пригладил волосы, поправил плащ – словно добиваясь того самого сходства с портретом.
– Так. Я бы с тобой еще поговорил, но мне пора. Надо решить еще некоторые вопросы. А ты…
Феликс скользнул к нему за спину, быстро наклонился и одним движением разрезал веревки. Это выглядело почти картинно.
Александр сразу же начал растирать руки. Он действительно не стал сопротивляться – зачем? Феликс действительно был прав. Александр всегда больше любил книги, чем тренировки. И знал, что некоторых от разговоров, будто императрица родила сына не от супруга, удерживает только несомненное внешнее сходство.
– А ты сиди здесь. У тебя есть еще время подумать, что делать дальше. Еду тебе принесут. Распоряжусь.
Феликс замер перед ним на мгновение, и обернулся. Плащ скрывал напряженную спину, но не до конца.
Александр, прикрыв глаза, на секунду представил, что может выстрелить. Улыбнулся, находя в этом последнее утешение – хотя не знал, смог ли бы наяву выстрелить в друга.
А когда снова посмотрел вокруг, уже хлопнула дверь, и в комнате он был один.

*
Феликс фон Ройенталь зашел к себе в кабинет, запер дверь изнутри и прислонился к ней спиной. Можно было запачкать плащ – но у него этот плащ уже давно не один.
Плащ он уже через пару минут сбросил на спинку стула. Жесткого металлического стула – военная база не предусматривала комфорт, но у Феликса не было каких-то там особых потребностей.
Он обнаружил на столе кофе – еще даже не слишком холодный. И несколько донесений, из тех, которые получал ежедневно. Но сейчас у него не было желания их читать, хотя обычно он работал добросовестно – это тоже было тем, что он перенял от отца. Настоящего.
Феликс не знал, что делать с Александром – Алеком, с которым он дружил в детстве, у которого была мать, добрая и ласковая, когда не императрица, а просто тетя Хильда, и тетушка Аннерозе, готовившая вкусные пироги. Феликс вдруг представил, как заходит в дом кронпринцессы – бывшей кронпринцессы – и говорит: «Тетушка, я сверг вашего племянника – вы теперь приготовите мне яблочный штрудель?». Представил – и рассмеялся.
Надо будет собрать военный совет, а на совете решать.
Только он почему-то гнал от себя мысль о самом вероятном решении его военного совета. Но он же действительно не хотел.
Он просто хотел восстановить справедливость.
Феликс отодвинул стул и сел, глядя в столешницу. Зло стукнул кулаком по столу. Он не должен сомневаться – а отступать было поздно еще в самом начале, когда он договорился с Вилли, командовавшим гарнизоном Шаттенбурга.
Они уже были на расстоянии одного гиперперехода от столицы. Зря, всё-таки, Александр полетел с войсками – он не полководец. И начал действовать гораздо медленнее, чем Феликс и его адмиралы. Как говорил один древний – тоже полководец: «Жребий брошен».
Послезавтра он возложит на себя корону – так, как сделал это император Райнхард, на той видеозаписи, которую все смотрели на школьных уроках новейшей истории.
А на него будут смотреть те, кому он обязан властью… А еще – отцовский портрет.
Тот император – он подвел тех, кто помогал ему добиться всего. Он оказался недостоин… Изменил. Так не должен поступать властитель… Вознаграждать – достойнейших, по заслугам, при жизни – вот так надо… Да.
Он, Феликс, никого никогда не предаст…
Он только ведь мстил…
Это – не считается… Точно не считается…
Мысли путались, и скоро Феликс спал тревожным сном, уронив голову на сложенные руки.
Ему снился черноволосый мальчик, допоздна засидевшийся за книгами. Кофе давно и безнадежно остыл, и мама опять – нет, не будет ругаться, но так посмотрит, что Феликсу захочется больше ни за что ее не огорчать, хотя он уже взрослый – ему целых тринадцать лет. Почти четырнадцать. И он уже кадет.
А герр Ламберт – тот самый, который когда-то недолго жил у них дома, пока Феликс был совсем маленьким – обещал показать ему кое-что, когда он поступит в военную академию. Что-то, связанное с его отцом – настоящим отцом. Может быть, записи, сделанные его рукой в то самое время. Феликс не знал, но ему очень хотелось узнать.
Он отложил книгу и посмотрел в окно – на далекие звезды. И улыбнулся, потянувшись к звездам ладонью – а те не хотели даваться в руку, как и всегда.

[Гость]

ОО-47 Лоэнграмм | Лоэнграмм. "Миррор, миррор". Встреча императора с собой же, но в другой вселенной. ООС, H!, AU

395 слов

«Зиг, кайзер Райнхард!»
Приветствие лавиной накрывает императора, заставляя его расправить плечи и горделиво выпрямиться. Улыбаясь, он отвечает на приветствия подданных и ни одна живая душа не знает, что сейчас этот шквал голосов лишь усиливает пульсирующую в висках боль и накатывающийся жар. Не спеша, он идет по освобожденному для него проходу и снова улыбается, улыбается, улыбается… Расслабиться не получается даже в машине – уж слишком быстро она доставляет Райнхарда ко дворцу, где приходится выдержать новую порцию приветствий.
«Наконец-то тишина!», - кайзер сам закрывает тяжелая дверь своих апартаментов, рывком сдергивает с себя неожиданно потяжелевший плащ и отбрасывает его в сторону. Пройти к дивану, сесть на него, налить себе в бокал красного вина, но не пить его, а приложить к разгоряченному лбу.
- Слабак! – звучит чей-то голос. Странно, но он кажется Райнхарду очень знакомым.
- Кто здесь?
- А ты не видишь? – откуда-то из глубины комнаты приближается чей-то силуэт. – Вот уж не думал, что со стороны могу смотреться так жалко.
Говорящий выходит на освещенное место и Райнхард на секунду перестает дышать, увидев свою точную копию.
- Почему ты здесь? – шепотом произносит он.
- Хотел бы и я это знать, - двойник кривит губы в усмешке, - подданных нельзя ни на минуту оставлять без присмотра, иначе без очередного заговора не обойтись… - он начинает прохаживаться туда-сюда, то и дело заглядывая в окно и хватаясь за висящий на поясе кинжал. Его движения напоминают метания хищника по клетке – та же внешняя грация и скрытая угроза.
Райнхард смотрит, смотрит, смотрит… Нет, это не ЕГО копия: у него нет этой угрозы во взгляде, нет привычки хвататься за кинжал, как нет и привычки собирать волосы в хвост.
- Хотя… - двойник прекращает свои метания, - империя она и есть империя, а где – никакой разницы нет. Единственное, что может мне помешать здесь, это ты! – и вот уже в его руке поблескивает серебристая тень изогнутого клинка.
Это заставляет Райнхарда подняться с дивана и сдвинуться к стене, на которой золотистыми звездочками мерцают рукояти шпаг, сабель и иного холодного оружия, совсем недавно перемещенного сюда по предложению графа Мариендорфа. Двойник следит за ним, но попыток помешать не предпринимает.
- А так будет даже забавнее, - говорит он, когда Райнхард вытаскивает из ножен кинжал, очень похожий на тот, что находится в руках пришельца. – И вернее, - теперь угроза в его голосе становится явной. – Вот так и нужно приходить к власти – неся на своем оружии еще теплую кровь противника.
Неуловимым движением двойник бросается на Райнхарда, зажав кинжал в кулаке.

[Гость]

ОО-83. Оскар фон Ройенталь | (/) Вольфганг Миттермайер | (/) Пауль фон Оберштайн. Райнхард убит на Урваши. Оберштайн берет в заложники Миттермайера. Действия Ройенталя. Жанр и рейтинг любой.

1291 слово

Оскар может ненавидеть Оберштайна сколько угодно, но нельзя отрицать, что тот выбрал самое эффективное решение.
Взятый в заложники Миттермайер - единственная причина, по которой Оскар, пожалуй, сейчас покинул бы Хайнессен.
Странно понимать, что их Императора больше нет. Пока - передышка. Затишье, когда еще не все поняли, чем это грозит для страны - бесконечной грызней за власть и Оберштайн, проклятье, выбрал самое верное время, чтобы вызвать его на разговор.
Один на один, не так ли?
Нет. Не так.
Как вечность назад они сидят втроем за столом, только не откроется дверь, и Райнхард не войдет. Только Оберштайн сейчас не выскочит из комнаты, сжав кулаки. Пожалуй, один Миттермайер все так же вертит головой. Впрочем, Двойная Звезда сейчас не объединиться против общего врага. Сейчас Ройенталь сам - враг.
На стол ложится тяжелая папка.
- Мы выяснили виновников в смерти его Величества. Подозрения с гросс-адмирала Оскара фон Ройенталя полностью сняты.
Ройенталь задирает бровь. Даже так?
- Но я попросил вас приехать, чтобы обсудить не это, - продолжает Оберштайн. - Нам нужен новый Император. Стране нужна устойчивая власть. - Военный министр поднимает ладонь кверху, не давая возразить. - Его Величество высоко оценил вас, назначив губернатором новых земель. Вас любит и уважает флот, вы являетесь дворянином по происхождению, нет, не надо кривиться. Так или иначе, это факт.
- Хотите сказать, что я идеально подхожу на это роль?
- Нет. Просто более достойных - нет.
- А если, став повелителем галактики, я захочу избавиться от вас?
- Сначала коронуйтесь, Ройенталь.
В улыбке Оскара немного яда и немного грусти. О горностаевой мантии приятнее мечтать, чем носить ее.

***
Нет, не об этом он мечтал. Нет, не об этом он думал.
Не о том, что будет с трудом переставлять негнущиеся ноги, не о том, что двое шаферов за плечами будут заградотрядом. Интересно, если он сейчас развернется и убежит, кто из них пустит пулю ему в затылок?
По соседнему проходу так же медленно идет его будущая супруга.
Благо Империи.
Конечно же.
Неужели без этого было не обойтись?
Оскар улыбнулся. Свидетельницы шли за кронпринцессой таким же полицейским нарядом. Им не сбежать. Обоим.
Да, все обговорено десять раз.
Да, необходимо избежать волнений.
Да - она законная наследница, но без мужа ее власть будет шаткой.
У нее не может быть детей. У него уже есть сын.
О том, что случится с матерью Феликса, Ройенталь предпочитал не думать. Оберштайн сказал, что уладит эту проблему. Вдаваться в подробности Оскар не стал.
Приемной матерью ребенку станет императрица Аннерозе.
Ну и пусть.
Может не самый плохой выбор.
Самого Оскара коронуют сразу после свадебной церемонии, и тогда он уже сможет с чистой совестью удавить Оберштайна.
Наверно, делать это прямо в тронном зале будет не совсем этично, но он еще подумает. Еще есть пара часов.
Ройенталь поймал взгляд одной из сопровождающих будущую Императрицу. Ах эта девица Мариендорф! Вот уж в ком можно не сомневаться. Если он посмеет прервать церемонию, на которую ей пришлось надеть платье, то фройляйн точно его пристрелит без жалости. В лоб или в затылок - ей будет все равно.

Распорядитель нервничал, но ободряющая улыбка почти Императора его почему-то не успокоила. Невеста была деловита и собрана, свидетели с обеих сторон - напряжены и готовы пресечь малейшую попытку к бегству в зародыше, адмиралы и офицеры ликовали и радовались.
Оскар держался из последних сил.
Ему даже захотелось обсудить сложившуюся ситуацию с Айзенахом. В крайнем случае, к нему можно встать спиной.

Когда вечером новоявленного императора перехватили остатки триумвирата, Ройенталь остро пожалел, что все-таки не исполнил угрозу.
Они мягко оттерли его в направлении общей спальни имперской четы.
- Оберштайн, вы сказали, что брак фиктивный!
- Ройенталь, - опередил военного министра гросс адмирал. - Фиктивный или нет, но первая брачная ночь должна иметь место.
- Мы будем охранять ваш покой за дверью, Ваше Величество. - Оберштайн запнулся, видимо называть Императором не Райнхарда ему было сложно. - Она всего лишь женщина. Одна из.
"Он еще и ревнует!" - ругнулся про себя Ройенталь. День определенно становился только хуже.

Новоиспеченная супруга белым лебедем вплыла в комнату из смежной спальни.
- Ваше Величество, - покорно склонила она голову в поклоне.
Ройенталь налил себе в бокал приготовленное шампанское и сделал глоток. Ему не нравилась эта комната, эта кровать, эта женщина и вся эта затея целиком. Отдельно ему не нравилась охрана за дверью.
Не смутившись, новоявленная императрица подошла к сервировочному столику и налила себе шампанское сама. Взгляд ее был устремлен вниз, ресницы робко опущены, и Ройенталь даже почувствовал укол совести. В конце концов, мужчина тут он. И он должен хотя бы вести себя прилично. Им жить в печали и радости пока смерть не разлучит.
Ну или пока кто-то из них не свалится с лошади и не свернет себе шею.
В королевских семьях случалось разное...

Ройенталь оперся спиной на входную дверь. Та была заперта и на легкий нажим не поддалась. В принципе оставалось еще окно.
Видимо почетный караул за дверью услышал, что он подошел.
- Держись, всего одна ночь, - сказали голосом Миттермайера.
- Благо Империи, - добавили голосом Оберштайна.
Прекрасно. Оставалось надеяться, что они не передерутся у замочной скважины, подглядывая.

Того, что дверь в смежную комнату откроется снова, Ройенталь не ожидал никак.
В комнату прошла фройляйн Мариендорф с книжкой в одной руке и статуэткой наперевес. Водрузив произведение искусства на комод и ни слова не говоря, залезла с ногами на подоконник, открыв прихваченную литературу.
Оскар откашлялся.
Его проигнорировали.
Он откашлялся еще раз.
Фройляйн подняла на него мечтательные глаза и уведомила:
- А вдруг Ее Величеству захочется попить среди ночи? Не вы же пойдете за водой?
Император вздохнул видимо очень тяжело, так как из-за двери его начали скороговоркой успокаивать на два голоса.
Аннерозе же любовно погладила статуэтку, и Оскару пришлось обратить внимание на предмет.
Олицетворяла фигурка видимо какого-то древнего божка плодородия, потому что мужчина был обнажен, а его выдающиеся данные, находящиеся в полной боевой готовности, были весьма реалистичного размера. Таким образом, фигурка по форме больше напоминала молот, с такой весьма эргономичной рукоятью, чем просто украшение комода.
"Интересно, откуда у них такой формы статуэтка?.." - задумался Ройенталь, но Аннерозе, будто прочитал его мысли, ответила.
- Ах, ее так любил Фридрих. Не бойтесь, все продезинфицировано.
Оскар почувствовал, что белеет.
Дверь была заперта крепко, если что за ней дежурили. Путь через окно был отрезан.
Похоже, ему все-таки придется возлюбить эту женщину с печальными коровьими глазами, иначе она продемонстрирует ему традиции старого Рейха.
Почему-то Оскар был уверен, что объектом демонстрации будет именно он.

- Знаете, многим мужчинам нравится массаж простаты, - улыбнулась императрица, оглаживая фигурку.
Фройляйн демонстративно углубилась в чтение.
За дверью сдавлено хмыкнули.

Ройенталь понял, что у него есть шанс стать самым кровавым тираном в истории Рейха.

***
В этот день некогда Оскар фон Ройенталь, а теперь просто Император Оскар стал отцом во второй раз.
Младший сын был светловолос и, в общем миловиден. Впрочем, в младенцах Кайзер не разбирался.
Тем более что мальчик приходился сыном не столько ему, сколько приемным сыном его супруги. При мысли о том, как назвать ту родственную связь, которая была между ними, голова шла кругом.
Сын. Просто сын.
Сын любовницы его жены от предыдущего Кайзера.
Прекрасно.
Если у него сын от любовницы, то почему у его жены не может быть сына от любовницы? Ну хорошо, почему у любовницы его жены не может быть ребенка от брата его жены?
Думать об этом на трезвую голову Ройенталю было противопоказано.
Тем более что если бы он согласился с предложением устранить возможного претендента на трон прямо сейчас, то о конных прогулках стоило бы забыть надолго. Или, в соответствии с привычками молодости, его беззащитная супруга предпочла бы что-то более надежное, к примеру, яд?
Покорная, послушная, занимающаяся благотворительностью и садами она никогда не лезла в политику. Оставаясь неумолимо жесткой в принципиальных для нее вопросах.

Оскар положил сына в колыбель. Рядом мальчики смотрелись просто дико.
Темненький и светлый.
Один - его копия. Другой - копия жены.
Ему придется к этому привыкнуть.
По крайней мере, к нему в спальню супруга не лезет. Хотя не факт, что она бы удивилась происходящему там.

[Гость]

Брауншвейг / Ансбах. Будни адъютанта имперского аристократа. Рейтинг - какой угодно.

logh-one-string.diary.ru/p181681580.htm

859 слов

Возвращение, а точнее – нашествие герцога Брауншвейга Ансбах смог предугадать минут за десять до того, как оно случилось. Впрочем, для этого не требовалось быть провидцем. Грохнула входная дверь, да так, что зазвенели стекла во всем дворце. «Опять придется замок чинить, и естественно, мне – все равно герцог больше никому это не доверит» - обреченно подумал Ансбах. Герцог Брауншвейг давно и безнадежно страдал крайне неприятной формой паранойи и всех вокруг, а прежде всего – приближенных и слуг подозревал в том, что они спят и видят, как бы его унизить, ограбить, а то и травануть. Основывалась ли эта паранойя на реальности или нет – одному Одину известно. Однако ремонт регулярно разбиваемых дверей, окон, замков и прочего неизменно ложился на плечи Ансбаха, который вряд ли был способен на такое предательство, как, например, завести дубликат ключей, а потом…
Вслед за стеклами загудела лестница: бум! Бум! Бум! Тяжелые шаги раздавались все ближе, ближе… Дверь в личные покои герцога распахнулась настежь, повиснув на одной петле, и владелец предстал на пороге. Доли секунды он пребыл неподвижным, а затем тишину прорезал громогласный рев, и все вокруг пришло в движение. Ансбах привычно определял на слух, какие еще предметы обстановки придется заменять по причине их безнадежной испорченности.
- Мерзкие людишки! – в стену отлетает табуретка.
- Простолюдины! – тяжелое фамильное кресло падает набок, награжденное мощным пинком хозяина.
-Я заставлю их заткнуть свои паршивые глотки навечно!.. оуууу! - кажется, кованый стол проявил неожиданное сопротивление.
Ансбах осторожно, по стеночке просунулся в покои герцога, неся на подносе заранее заготовленный бокал вина:
- Господин, вот, выпейте, успокойтесь…
- Да пошел ты в жопу со своим вином!!! – бокал летит прямиком в зеркало, град осколков и красная жидкость низвергаются на идеально белый (в прошлом) ковер. – Мерзавцы, гады, сволочи! Я вам покажу, где йотуны зимуют! Вы мне еще зад лизать будете да о прощении молить! Эй, ты куда?! – это уже адресовалось Ансбаху, попытавшемуся незаметно улизнуть за дверь подальше от господского гнева. – Куда пошел, я говорю?! Я тебя отпускал?! А?!
Ансбах с тоской понял, что маневр не удался, и застыл на пороге. Кто и что вызвало столь яростный приступ зверского гнева Брауншвейга – было неважно: виновники в любом случае достаточно далеко, чтобы герцог мог до них сию минуту дотянуться. Поэтому в любом случае отдуваться придется ему, Ансбаху. Смиренно выслушивать потоки нецензурной ругани, вылетающей из аристократического рта со скоростью боевых зарядов из «валькирии». Собирать осколки разбитого стекла, служить грушей для битья, а в худшем случае – куклой для удовлетворения самых низменных потребностей господина. Для адъютанта извращенные садистские наклонности непосредственного начальства давно не были секретом. Ну и что, что по закону Гольденбаумов за подобные «шалости» полагалась смертная казнь – для высшей аристократии Рейха существовал ровно один закон: «Не попадаться». В самом деле, кто в здравом уме осмелится подать в суд на одного из богатейших и влиятельных представителей знати, вдобавок – кайзерского зятя и, возможно – будущего регента.
- А ну, быстро спускай штаны! Я не намерен ждать! - взревел распаленный похотью и гневом герцог.
Ага, вот и самые худшие ожидания Ансбаха сбылись. Впрочем, не в первый раз и, надо полагать, не в последний. Хорошо хоть плеткой не порет – говорят, бывают и такие варианты.
- Вазелин там, в углу, на полочке, - тихим шепотом напомнил адъютант, опускаясь на ковер на четвереньки после исполнения предыдущего, так сказать, приказа.
- Перебьешься без вазелина! – рявкнул Брауншвейг, расстегивая ширинку.
Топ, топ, топ, плюх! – и началась «экзекуция», во время которой Ансбаху оставалось только мычать, постанывать, грызть ворс от ковра, пыхтеть под тяжестью тела своего господина и отвлекаться мечтами о том, что, быть может, Брауншвейг однажды поддастся благому порыву заботы о своем здоровье и сядет на диету. И вообще, господину скоро сороковник стукнет, а при его образе жизни – пристрастии к еде и вину, вспышках ярости и любви к утехам своеобразного рода – есть немалый риск заработать инфаркт. Намекнуть, что ли, герцогу, чтобы был поосторожнее с собой? Так ведь пошлет, куда Локи не ходил. И нет ему никакого дела до того, что Ансбах предан ему совершенно по-собачьи и только из этой любви, а вернее – привязанности до сих пор терпит все его выходки, крики, моральное и физическое насилие. Другой давно бы сбежал, даже если финальным пунктом бегства оказался бы загробный мир.
Брауншвейг был яростен и скор в своем порыве - воистину, столь же скор, сколь и яростен. Поэтому «экзекуция» закончилась достаточно быстро, и Ансбах вздохнул с облегчением, ощутив, что герцогская туша больше не давит на него.
- Так, убрать все здесь за час и приготовить территорию к приему важных гостей, - проворчал Брауншвейг, вставая и застегивая брюки. - Хм… уверен, что герцог Лихтенладе, маркиз Литтенхайм, да и мой бездельник-племянник будут не против обсудить кое-какую информацию за бокалом хорошего вина. А эта мерзкая простолюдинская свинья Миттельмайер в ближайшее время узнает, насколько серьезной ошибкой было придумывать мне эту примитивную кличку «Брауншваль». Кстати, Ансбах, где-то здесь было вино?..
***
Убирая комнату в рекордные сроки и нервничая по поводу того, что не успеет починить дверь, Ансбах думал: «Да, мой господин весьма яростен и изрядно, как бы помягче сказать, невоздержан. Но в нем столько пыла, столько изначальной жизненной силы, доступной лишь Высшим Богам. Воистину, он подобен Тору-громовержцу. И ни разу не соответствует тому, как его прозвали низшие чины. Ведь его никак нельзя назвать Брауншвалью, правда же? Тоже мне, придумали – Брауншваль. Сами они - шваль». – и адъютант со вздохом пошел искать набор инструментов. Дверь привинчивать.