И-22

[LoGH One String]

Себастьян фон Мюзель/Аннерозе фон Мюзель. В отсутствие Райнхарда Себастьян по пьяни насилует восемнадцатилетнюю дочь, приняв её за покойную Кларибель. А+

@темы: гет, выполнено, Аннерозе фон Грюневальд, Себастьян фон Мюзель

Comments

[Гость]

У Аннерозе шок. И временное помрачение рассудка. Но автор - психолух-дилетант, потому за достоверность не ручается и на всякий случай ставит ООС. Ангст наличествует. Рейтинг - тоже.

560 слов.

Девушка неподвижно лежала с закрытыми глазами, чутко прислушиваясь к дыханию спящего рядом. Она знала, точней, смутно помнила, что никогда раньше не была в одной постели с мужчиной. Никогда не спала голой. Раньше у неё была другая кровать, поменьше. И другая комната.
Мысли были тяжёлыми и вязкими. Тело тоже было будто чужое. Совсем как мужчина, лежавший рядом. Он казался смутно знакомым, но девушка даже не пыталась вспомнить его имя. Знала только, что сейчас нельзя об этом думать.
Спящий что-то пробормотал. Кажется, «Белла». Девушка вздрогнула. Белла... неужели опять? Нет, пожалуйста, пожалуйста, не надо! «Белла» — это больно. И очень страшно. Не надо «беллы»! Она напряжённо ждала, когда же всё начнётся снова. И она снова услышит этот горячий шёпот: «Белла... моя Белла... иди ко мне...» Он всё повторял и повторял это слово. И девушка тоже мысленно твердила: «Белла, белла, белла...»

Белла — это чужие руки, что хватали, гладили, обнимали, мяли её как тесто. Эти руки были горячими, сильными и торопливыми, они причиняли боль, щупали повсюду, рвали одежду... Девушка помнила треск ткани. А ещё были губы, знакомо пахнувшие вином. Они целовали лицо, и шею, и ниже. Когда эти губы взяли в рот сосок, девушка чуть не закричала от ужаса. Но чужой язык только облизал его, медленно и осторожно, и страх стал другим. Она застонала, но не от боли. И сама подалась навстречу. Сама обнимала и целовала, не открывая глаз. Мужчина засмеялся: «Белла... моя Белла... моя горячая жёнушка». А она твердила про себя: «Белла, белла, белла...» Все остальные слова забылись, осталось только это.
И когда вдруг стало больно, и что-то большое вошло в неё и задвигалось внутри, это тоже была «белла». Потом это большое вышло, и что-то полилось на живот. Тяжело дышавший мужчина выпустил её и лёг рядом. И девушка не сразу поняла, что «белла» закончилась.

Мужчина повернулся на другой бок и захрапел. Значит, новой «беллы» не будет. Тихонько, чтоб не разбудить, девушка с трудом села на кровати. Затекшее тело слушалось плохо. Между ног и в низу живота, покрытом липкой корочкой, болело до сих пор. Как перед женскими днями, только сильнее. А на простыне обнаружились пятна крови. Их надо было застирать. И вымыться самой. Выждав для верности несколько минут, девушка вылезла из постели. Скорее в ванную!
Скорее не получилось — было больно, ноги то и дело подгибались, и приходилось, кусая губы, опираться рукой о стену.


...Она долго стояла под душем, тёрла мочалкой кожу докрасна, смывала кровь и что-то чужое, белое, липкое. Грязное. Девушка чувствовала себя грязной, хотя тщательно вытерла каждый золотистый завиток. Она никак не могла избавиться от ощущения чужих рук. Смывает — а они касаются снова и снова. И синяки... такие следы не смоешь, как ни старайся. Боль и страх постепенно проходили. Девушка знала, что они скоро вернутся. Потому что боль, страх и эта липкая грязь — всё это «белла». Потому что она сама и есть Белла.
Зеркало в ванной отражало незнакомку. Эта голая женщина с припухшими, искусанными в кровь губами, с синяками на запястьях не могла быть той девушкой, какой она себя помнила. У неё никогда не было таких губ. И таких глаз. Чужих. Взрослых. Усталых. Отражение выглядело лет на десять старше. Не девушка. Женщина.
Белла.
- Белла, — даже собственный голос показался чужим. «Белла», — согласилось отражение.
Белла. Это её имя. Ту, прежнюю девушку, звали иначе. Но её больше нет. Осталась одна Белла. И страх. На всю жизнь.
Девушка, которую ещё утром звали Аннерозе, беззвучно плакала. И слёзы смешивались со струями душа.

[Гость]

Ужас какой.
Но хорошо написано, сильно, правдоподобно.

[Гость]

Вот да, соглашусь спредыдущим коментатором: жутко и ярко.

[Гость]

Неполное соответствие заявке. Последствия многолетнего запоя и постоянных воспоминаний о жене, а также собственно изнасилования. Упоминаются ОЖП (врач, няня)

600 слов

Девушка, пришедшая на приём, назвалась Розой Мюллер. Сидела очень прямо, держалась скованно, напряжённо, на вопросы отвечала тихо. Но вроде бы честно. Ну да по первости они все такие, особенно молоденькие. Боятся. И греха боятся, и врача, и гнева родительского, а пуще всего — огласки. Тянут, дурочки, до последнего, покуда брюхо само себя не выдаст. А потом рыдают. Эта Роза оказалась поумнее — всего-то третий месяц пошёл. Или надоумили её. Ежели, скажем так, богатый покровитель не хочет ребёнка, девице сюда прямая дорога. Что такой человек (или сутенёр) есть, пожилая врачиха практически не сомневалась. Обманутые простушки ведут себя иначе. И не интересуются противозачаточными средствами. А жаль, сложения фройляйн Мюллер для родов самого подходящего. Ну да это её дело, а дело врача — помочь пациентке и не задавать лишних вопросов. Меньше знаешь — дольше живёшь.

***

Направления на анализы, обследования... Спасибо покойной няне, рассказавшей о надёжном враче. В жизни всякое, деточка, бывает. Запомни хорошенько, вдруг пригодится. Вот и пригодилось. Она беременна. От родного отца.

...Последний год папа всё чаще сравнивал её с покойной матерью. И грудь у тебя такая же, как у мамы до первых родов, и волосы мягче. Поначалу это не казалось странным — папа часто вспоминал маму, особенно выпив. Но прежде он не смотрел так на Аннерозе, не перебирал её волосы, не обнимал будто невзначай и не отпускал комплиментов в её адрес. Он всё больше тонул в прошлом, когда мама была жива, и в бутылке. Всё чаще удивлялся, что «малыш Райни» уже ходит в школу, а «крошка Анхен» не играет в куклы. Однажды папа довёл Аннерозе до слёз, спросив, где её новое платье. Помнишь, то голубое с рюшечками, что мама купила. То платьице, пересыпанное лавандой, до сих пор хранилось в комоде. Последний мамин подарок. Анне успела надеть обновку всего два раза, а когда траур кончился, оно оказалось мало. Нет, она давно не играла в куклы, не носила бантиков и не пила молока на ночь. Папа хмурился: «Все хорошие дети должны пить молоко. Мама будет очень недовольна». Иногда он заходил к ней в комнату и спрашивал, где Аннерозе. Никакие уговоры и объяснения не помогали — папа лишь ещё больше убеждался в том, что Анне — не его дочь, а родственница Кларибель или сама Кларибель, только помолодевшая. Аннерозе боялась этих приступов помешательства и старалась не перечить — ведь с пьяными и сумасшедшими не спорят.
Однажды папа пришёл и потребовал исполнения супружеского долга. Ты слишком холодна со мной, Белла. Она почти не сопротивлялась — бесполезно. Только просила: «Тише, дорогой. Дети спят». Было очень страшно, стыдно и немного больно. И казалось, что это сон, морок, наваждение... Что всё произошло на самом деле, Аннерозе поняла наутро, увидев кровь на простыне. А потом вместо женских дней пришла утренняя тошнота...

Она беременна. Хорошо, что Райнхард так невинен, а он, кажется, догадывался. Он еще несколько раз приходил ночью. А однажды всё случилось днём, пока Райнхард был в школе. Аннерозе хотелось умереть со стыда, а он смеялся.
Пока соседи вроде не догадываются о тихом помешательстве господина фон Мюзеля. Но скоро это будет невозможно скрыть. Значит, Райнхарду следует уехать учиться куда-нибудь подальше. Брат мечтает о военной карьере — значит, он отправится в кадетское училище. Сделать это непросто, но она постарается. Райнхард никогда не узнает о постыдной тайне сестры. А папа... Хорошее лечение стоит дорого. Но разве он виноват, что так сильно любит маму? И что Аннерозе так похожа на неё? Она — главная в семье, как часто повторяла няня. Она справится. И заработает денег на лечение. И если операция пройдёт успешно, а брат поступит в училище — она будет пить это проклятое молоко до самой смерти.

***

Аннерозе фон Мюзель сдержала данную клятву. Каждый вечер перед сном она выпивала стакан молока.

[Гость]

Жалко ее до слез, да она все же сильная, но все равно больно.
Пробирающая история, да.

[Magnus Bane]

Бедная Аннерозе! Уж лучше кайзер.