Внелимиты

[LoGH One String]

В комментарях к этому посту выкладываются внелимиты - исполнения заявок, превышающие 300 слов. В посте с заявкой при этом автор дает ссылку на свой комментарий здесь (именно на комментарий, содержащий сам текст), а здесь размещает ссылку на пост заявки.
Исполнения выкладываются анонимно.

Флуд в теме запрещен. Она предназначена только для размещения исполнений.

Оформление комментария:
1. Номер тура, номер заявки и ее содержание.
2. Ссылка на пост заявки.
3. Количество слов.
4. Текст исполнения, спрятанный под MORE.

Внимание, изменение в правилах оформления внелимита: теперь, кроме номера тура и заявки, следует размещать ещё и ссылку на пост заявки.

запись создана: 18.04.2012 в 22:19

@темы: организационное

Comments

[Гость]

Кирхайс|Оберштайн. Призрак Кирхайса устраивает в доме Оберштайна полтергейст. Вещи летают, все время что-то падает и разбивается, самого Оберштайна несколько раз ударяло чем-нибудь. Свидетелями этого становятся несколько человек. Райнхард, узнав об этом, приходит домой к Оберштайну, чтобы пообщаться с другом. Потом примирение и ХЭ. Как узнали, что это именно Кирхайс хулиганит, на усмотрение автора.

548 слов

Фернер с трудом увернулся от тяжелой металлической вазы, падавшей - нет, скорее летевшей со шкафа. Он мог бы поклясться, что декоративный сосуд сманеврировал, изменив траекторию полета в последний момент, иначе разминуться так успешно не удалось бы. Дремавшая на кресле собака подняла голову на шум, а затем снова заснула.
-И вот так постоянно, - резюмировал Оберштайн, поднимая вазу с пола и ставя на тумбочку. - Стеклянных уже не осталось, теперь он использует эту.
-Он? - Фернер покрутил головой, но никого, обладающего признаками мужского рода, помимо двух мужчин и собаки, в комнате не было. - Кого вы имеете в виду, шеф?
Антон в привидения не верил. И все же в доме начальника определенно бесчинствовало аномальное явление. А начальство, разумеется, знало больше, чем едва столкнувшийся с "ним" подчиненный. Ну да, "приходите ко мне домой и сами все увидите"...
-Я не хотел говорить, но вы так беспокоились, - Оберштайн коснулся заметного синяка на скуле, - что иного выхода не было. Не стоит подозревать живых адмиралов в том, что творит покойный.
-То есть?.. - Фернер не договорил.
-То есть вот, - шеф открыл ключом ящик стола, сорвав что-то вроде бумажной печати, и достал точную копию медальона, с которым, как известно, не расставался кайзер. - Маленькое тайное расследование, точнее - проверка подозрения, что это украшение негативно влияет на здоровье Его Величества.
-Теперь оно влияет на ваше здоровье, - Антон перевел взгляд с лица начальника на спрятанные под мундиром синяки. Их расположение можно было хорошо представить.
Медальон закачался на цепочке, словно его пытались выхватить из руки. И вдруг все резко прекратилось, так же, как и началось.
-Опосредованно. Сомневаюсь, что у Его Величества происходило нечто подобное. Проблема в том, что теперь я не могу подобрать удачного момента, чтобы вернуть ему медальон. А адмирал Кирхайс злится, и с каждым днем все сильнее.
Имя наконец прозвучало. Гром не грянул, но Фернеру все равно показалось, что волосы на его голове встают дыбом. "Я наверняка не единственный, кто видит эти... проявления, у него ведь есть слуги. И как долго это продолжается?"
-Он вас и убить так может, - не выдержал Антон. Предлагать открытым текстом рассказать обо всем Лоэнграмму не хотелось, но других выходов он просто не видел.
-В таком случае вы будете точно знать, кто это сделал, - на лице шефа четко читалось нежелание раскрывать существование призрака. Разумеется, если он вещами швыряется, то может и что-то еще... Например, давать советы, к которым кайзер прислушается скорее, чем к логическим доводам военного министра. - И не потратите время на расследование. Но я все же полагаю, что до этого не дойдет.
Фернер вздохнул и ничего не сказал.
Но спустя несколько дней правда все же выплыла наружу. Аномальное явление, для простоты именуемое "призраком Кирхайса", нашло способ заявить о себе. Правда, какой именно, Оберштайн так и не рассказал. Факты же состояли в следующем: император посетил дом военного министра и забрал принадлежащую себе вещь. При этом провел наедине с призраком и Оберштайном более двух часов.
На следующий день военминистр пришел на службу без новых телесных повреждений, но в настроении, не оставлявшем сомнений - теперь к сложностям взаимоотношений в Триумвирате прибавилась еще одна, связанная с его почетным членом.
-У меня есть идея, шеф, - решил подбодрить начальство Антон. - Я изучил досье покойного и отметил некоторые его, так сказать, сольные операции. Нужно лишь уговорить Его Величество ненадолго расстаться с медальоном, точнее - позволить его украсть нашим врагам...

[Гость]

В-29 Счастливая старость четы Миттермайеров в окружении детей (своих и приемных) и внуков. Прекрасный осенний день.

logh-one-string.diary.ru/p200016650.htm

608 слов

Стояла середина осени. Это была истинная осень, во всей своей красе - золотая, сияющая яркими красками, подвластная озорнику и авантюристу Локи, который не жалея бросает под ноги листья-дукаты. Это не начало, когда Фрейя, богиня войны и любви, еще собирает богатый урожай и не желает уступить хоть малую толику даже своему одноглазому супругу, и не конец, когда седая Хель считает не то что дни – минуты до вступления в свои права.
Именно такая осень пришла и в жизнь четы Миттермайеров. Им еще рано не то что заикаться – даже думать о Хели: есть еще и силы, и желания, и интересы, и планы на будущее; но уже поздно просить что-то у Фрейи – все, что нужно, богиня им дала в свое время. Карьера сделана, деньги заработаны, дети выучены в самых престижных учебных заведениях Феззана, семейный особняк сияет чистотой, порядком и благоустроенностью, помощницы по хозяйству знают свою работу. Теперь осталось только любоваться урожаем в жизнях Феликса и Бригитты и дивиться, что время замедлило бег.
На все теперь нужно больше времени – начиная с утреннего чаепития и заканчивая занятием любовью. Жизнь стала более размеренной и неторопливой даже для того, кого когда-то называли Ураганным Волком. Вольфганг теперь без сожаления замечал, что даже на составления планов уходит куда больше времени.
- … На нашу годовщину я все-таки испеку свой фирменный грушевый пирог со взбитыми сливками сама, – продолжала Эва начатый несколько раньше разговор.
- Дорогая, я не для того нанял тебе целый штат прислуги, чтоб ты в такой день что-то делала сама, – возразил супруг, бывший премьер-министр.
- Я не доверю этот пирог Гретте, – горячилась фрау Миттермайер, – у нее тесто получается толстое и грубое, как картон. И не возражай мне, я ж не учила тебя управлять Империей. И… как ты думаешь, Максимилиану покупать тот же сорт виски, что и всегда?
- Тебе возразишь, – улыбнулся Вольф – ты лишь на вид хрупкая. - Тебе возразишь, – улыбнулся Вольф, – ты лишь на вид хрупкая. Рука у тебя тяжелая, а деревянная качалка еще тяжелее. А если в жизни Макса и Бригитты что-то изменится, он даст ей знать.
Выбора Бригитты отец никогда не понимал. Не понимал, как можно было выбрать такую неженскую профессию, как следователь прокуратуры, с ее бессонными ночами, зловонными трупами, чашками кофе вместо еды. Еще он не понимал, как можно полюбить Максимилиана Фернера. Против самого Антона Фернера, как, впрочем, и против его сына, Вольф никогда ничего не имел, острый и непримиримый конфликт был у его друга Оскара фон Ройенталя и босса-наставника Фернера – Пауля фон Оберштайна. Но все равно мерзкое послевкусие дворцовых интриг так никуда и не делось. Оберштайн выжил, они с Фернером дружат домами, а Оскара нет, единственная его живая копия всю жизнь называет Вольфа папой, а зять маячит перед глазами живым примером этой вопиющей несправедливости. А дети? Почему у Бритт и этого Макса так долго не было детей?! Эва это одобряла, как ни странно: «Пусть детишки делают карьеру». Она смирилась с профессией дочери и считала, что на любой должности нужно стремиться к премиям, наградам и повышению. А вот Вольф этого не понимал! Есть куча семей, которые не могут иметь детей, но чтобы могли и не хотели! Сподобились они все-таки ближе к тридцатнику, и теперь Алисия, его любимая и долгожданная внученька - просто копия своих родителей. В юные десять лет она уже разбирается в коммах, перскоммах и планшетах лучше папы, мамы и деда, обыгрывает его в шахматы и собирается в будущем стать «специалистом по нанотехнологиям».
- Дорогой, жаркое готовить, как ты думаешь? Или пусть Марго приготовит? Хотя могу себе представить, что это будет за жаркое! Ей Феликс купил какую-то очередную машину для кухни.. Вроде как сама рубит, сама шинкует, сама время регулирует, все сама делает, пока Марго занимается политикой. Не удивлюсь, если детей будет воспитывать робот-няня, матери же некогда.
Не жалует Эванжелина Миттермайер Мргариту Минц! Хотя Миттермайер-старший не понимает, почему. С ее отцом, Юлианом Минцем, он на посту премьера провел немало плодотворных бесед – он воспитанник Яна Вэньли. Хотя девочка ему с первого взгляда понравилась, да и с детьми не затягивала: сначала родила Леонарда, а недавно – Каталину. Она хотела девочку, которую сможет назвать и в честь Катерозе, и в честь Эванжелины. При этом у нее были и карьера, и учеба, и экзамены, и переаттестации. Но молодая женщина это совмещала: укладывала ребенка в слинг, «какую-то тряпку», по словам свекрови, и бежала в библиотеку или по магазинам. На вопрос «Как ты все успеваешь?» она отвечала: «Мой секрет прост. Я ничего не успеваю».
- Их матери как раз есть когда. У нее хватает времени и на работу, и на детей, и на внешность, и на Феликса. Это нашей дочери ни на что не хватает времени, и она ничего не успевает. Такую воспитали, что-то упустили.
- Зато она каждый день жизнью рискует, чтоб нам спокойнее и безопаснее жилось, – в голосе жены дрожали нотки раздражения, – хотя… зря я завелась на пустом месте. Главное, чтоб Феликс был с ней счастлив.
Завтра уже грянут первые морозы, и напомнит о себе старуха Хель с вороном на плече. Но это будет завтра.

[Гость]

Ройенталь решил не устраивать мятеж, а избавиться от Оберштайна и Ланга с помощью черной магии, в качестве помощника пригласил Фаренхайта (тот хорошо разбирался в таких вещах). Во время ритуала они что-то напутали, и проклятие сработало не так как надо - Оберштайн и Ланг не умерли, но их одолела непрекращающаяся диарея.

АУ согласно заявке

727

Хайнессен.
— Адмирал Фаренхайт, а вы уверены, что это сработает? — Ройенталь покосился на закутанную в темный балахон фигуру, склонившуюся над попыхивающим зеленым паром котлом.
— Конечно сработает, рецепты из книги моей прабабки отличаются необыкновенной эффективностью, — Адальберт не стал уточнять, что сам он еще не разу не пробовал заглянуть дальше раздела про привлечение удачи, — ну вот, готово, становитесь в центр.
Ройенталь осторожно занял место в заранее нарисованной мелом пентаграмме, стараясь не смазать линии. В животе забурчало, похоже, котлеты, принесенные адъютантом из местного ресторана, были все же не свежие. Хорошо хоть Фаренхайт ограничился компотом, утверждая, что колдовство требует пустого желудка. Сейчас, когда его затея обретала воплощение, Оскар чувствовал себя все неуютнее, но идти против кайзера решительно не хотелось, а гордость требовала отомстить обидчикам.
— Теперь самое главное, — Фаренхайт осторожно перелил странную маслянистую жидкость из котла в граненый стакан, который заменял серебряный кубок, фигурирующий в рецепте, — не забудьте, результат будет зависеть от вашей сосредоточенности. Вы должны думать только о том, чего желаете вашим врагам.
Адальберт не знал, откуда у Ройенталя информация о его даре к колдовству, которым были наделены многие выходцы с его родной планеты. Скорее всего, от Фрица Йозефа, которому сам Адальберт проболтался после той битвы у Изерлона, объясняя свое чудесное спасение. Впрочем, это было не важно, а попрактиковаться ему никогда не помешает.
Поливая линии пентаграммы получившейся жижей и начитывая речитативом коротенькое заклинание, Адальберт то и дело посматривал в цент круга на адмирала Ройенталя. Тот с мрачным выражение лица даже морщился от усердия, почему-то прижав одну руку к животу.

Месяц спустя, Феззан.
— Чушь все это, чушь и бабкины сказки,— бледный до зелени, даже какой-то полупрозрачный, больше смахивающий на скелет Оберштайн подвигал рукой, в которую была воткнута капельница, и попытался покачать головой. Сил пока не было даже на это.
— Но ведь сработало! — Фернер улыбался в тридцать два зуба и, несмотря на залегшие под глазами круги, сиял оптимизмом, вешая на грудь шефу темный, оправленный в серебро камешек на цепочке.
Сначала это было даже смешно: два высокопоставленных лица, не вылезающие из туалета, или срывающиеся метеором с самых серьезных заседаний выглядели презабавно. Все адмиралтейство изощрялось в шуточках на тему запора и поноса.
Дальше заподозрили отравление и, пытаясь выявить подозреваемых, поймали пару альянсовских шпионов, одного агента Рубинского и нечистого на руку повара офицерской столовой. Это ничего не дало: шпионы доказано были ни при чем, а в этой столовой оба заболевших никогда не ели.
Через несколько дней, когда упорно пытающийся работать Оберштайн упал в обморок от обезвоживания прямо в кабинете, и стало понятно, что без вмешательства врачей не обойдется, Фернер ультимативно сдал начальника в госпиталь.
Ланг, пытавшийся лечиться домашними средствами, попал в больницу неделей позже, что его почти сгубило. Врачи не смогли сделать многое, и Ланг обрек себя на такую пожизненную инвалидность, что ни о какой работе в будущем и речи не шло. Зато говорят, его жена была весьма этим довольна.
Впрочем, еще двумя днями ранее никакого дальнейшего для двух страдальцев не намечалось в принципе. Непрекращающуюся диарею не удавалось остановить ни испробованными лекарствами, ни новомодными средствами, и врачи только поддерживали больных в относительно живом состоянии.
Тогда-то отчаявшийся Антон и решил рискнуть и обратиться к колдунье, о которой ему донесли во время прошлогодней акции по выявлению антиправительственных элементов. В то время он ее отпустил, не тронул, и сейчас был этому несказанно рад. Благодарная колдунья не только сняла наведенную порчу, но и выдала пару амулетов, защищающих от подобных покушений в будущем.
И подействовало ведь — Оберштайн после обряда успел прийти в себя и уже пытался командовать. Оставалось убедить шефа носить камешек не снимая хотя бы полгода, но тут в своих силах Антон был уверен, что-что, а уговаривать он умел.
— Ну хорошо, все может быть на этом свете, — Оберштайн попытался философски пожать плечами, но только поморщился, — все-таки от вас, Фернер, я не ожидал такого суеверия. Значит, говорите, сняла проклятие?
Антон покивал, поправляя подушку, и потрогал собственный амулет, спрятанный под формой. На самом деле колдунья не сняла, а отразила порчу на того, кто ее наслал. Женщина предупредила, что, не зная конкретного виновника, за результат она не ручается. И посоветовала стоящему в меловой пентаграмме Антону усердно думать об этих неведомых врагах и о том, что он им желает.
Однако об этом Фернер рассказывать шефу не собирался, как и о том, что на обряде присутствовал старый далматин Оберштайна, которого Антон забрал от ветеринара: у собаки выявили почесуху, теперь почти прошедшую. Но это не помешало ей в самый кульминационный момент обряда усесться рядом с Фернером в центре круга и с упоением начать чесать себя за ухом.

[Гость]

ХК-4: Юлиан Минц на спор в одиночку обследует неиспользуемые технические коридоры Изерлона, о которых перед этим наслушался жутких историй. "А поседел я после этого или нет - не знаю, с моим цветом волос не поймешь..."

1380 слов

Случилось это на Изерлоне, году в 797-798.
Был я тогда совсем молодой и на подначки велся запросто.
И вот, помню, однажды вечером, после тренировки, собрались мы в баре. Сидела там же компания техников, и пригласили они нас к себе за стол. Болтали мы о всяком разном, в основном – о крепости, и слово за слово зашел разговор об изерлонских технических коридорах. И заявил кто-то из тех ребят, что будто бы они несколько раз натыкались на прикованные к стенам скелеты – мол, имперцы так тех, кто норму дневную не выполнял, наказывали. Вот тут я возьми да и брякни, что уж ежели кто собственной тени напугался, то я сам берусь пройти по коридорам от ангара «спартанцев» до колонного зала. А парень тот вызов мой принял. «Пройдешь, – говорит, – обед оплачиваю с любой выпивкой всей вашей компании, да и приятелей столько, сколько вас есть, можете пригласить». От такого уже и наши зашумели.
В общем, отправились мы к инженерам, народ там хоть подивился, но файлы со схемами коридоров нам дали. Предупредили, правда, что удалось в свое время получить данные только на конец строительства крепости, а что потом перестраивалось – бес знает. Из того, что они успели обследовать – переделок где много, где мало. Я пообещал, что все, что замечу нового – зафиксирую и передам.
Потом, уже на своем компьютере я отобрал нужные сектора, просмотрел всё внимательно, проложил маршрут. По моим расчетам, прогулка эта должна была занять часа три с половиной – четыре. Затем распечатал схемы, зарядил свежий аккумулятор в фонарик, приготовил на всякий случай блокнот, пару карандашей, моток веревки с крючьями-якорями и лег спать пораньше.

И на следующий же день, сразу после завтрака меня проводили. Хохмили все, Поплан, шут, мелок мне вручил – «крестики ставить». Дасти только хмурый был, да Блюмхарт покойный будто что-то все сказать порывался. Я спустился в коридор по ремонтной шахте, крикнул ребятам, чтобы выбирали себе горячительное и зашагал по проходу, который сам вчера выбрал.

Коридор этот был метра четыре шириной и метра три высотой. В потолке примерно через каждые тридцать метров были установлены лампы. Свету от них было немного, но хватало, чтобы мне бросились в глаза пара заплат на стене – уж очень они были похожи на заваренные проходы. Все это я на всякий случай отметил на своих распечатках – пусть потом инженерная служба разбирается, что к чему. Шел я так минут сорок, и все схеме соответствовало. А потом очутился в круглом зале. Нет, сам зал на схеме обозначен был, и размеры его были указаны верно, вот только вместо одного ответвления налево там было два – прямо и вправо. Правый проход я обследовал первым, и он быстро закончился тупиком, так что мне ничего более не оставалось как попытаться пройти по центральному. Был он уже и ниже, чем тот, с которого я начал свою прогулку. Светильники в потолке здесь тоже имелись, но были установлены реже, так что мне приходилось периодически включать фонарик. Пару раз дорогу мне преграждала решетка, но некоторые прутья были выпилены или раздвинуты и мне удавалось протиснуться и продолжить путь. На первой развилке я повернул вправо, надеясь приблизиться к первоначально запланированному маршруту. На второй - тоже. Этот коридор закончился ведущей вверх шаткой лестницей. Взобравшись по ней, я очутился на небольшой площадке, от которой отходили еще две лестницы, обе вниз, и короткий коридор, за которым угадывалось какое-то очень большое помещение.
Я пошел по этому коридору, и буквально через пять минут невероятное зрелище предстало передо мной. Это была Большая Изерлонская галерея. Когда-то именно с неё началось строительство крепости, в ней жили во время работы мастера, хранились материалы, а сейчас она играла какую-то важную роль в организации воздухообмена. Ширина ее была около трех четвертей километра, высота – около полутора, по стенам на разной высоте тянулись дорожки-балкончики. Распечатки с Галереей у меня с собой не было, но я помнил, что какой-то своей частью она примыкает к сектору, в котором я должен был закончить свой маршрут. Вот только определить, на какой меня занесло уровень, было трудно, ведь светильников здесь практически не было. Например, дорожку, на которой стоял я, пытались осветить всего два – один метрах в десяти от меня, другой – где-то далеко, похожий на крохотную точку. Я начал осторожно двигаться по дорожке, разглядывая в свете фонарика стену, надеясь, что обнаружу какие-нибудь знаки или пометки, которые подскажут, где я нахожусь. Одну надпись, метров через сто после первого светильника, я даже обнаружил, но она, скорее всего, была сделана ещё строителями…

Вдруг один из светильников над дорожкой, тот, который остался у меня за спиной, замигал и погас. Минут через десять то же произошло и с дальним. А потом и свет фонарика начал слабеть, и я оказался почти в полном мраке. Только несколько крохотных огоньков горели где-то вверху, внизу, на противоположной стене. Обычного аккумулятора у фонарика хватало часов на пятьдесят, так что мне и в голову не пришло взять с собой запасные. А темнота вокруг была – хоть глаз выколи, пальцев вытянутой руки не видать. И тишина гробовая, слышно было только, как сердце колотится. Я начал пробираться вперед наощупь, стараясь не отходить от стены, чтобы не рухнуть с дорожки. Сколько времени я так шел, сказать точно не могу - часы у меня с собой были, конечно, но простые, без подсветки.

И вдруг я увидел впереди маленький бледно-голубой огонек. Свет был хоть и слабый совсем, но можно было разобрать, что мне навстречу идет кто-то рослый, худощавый. Подумал я тогда, что это ремонтники, или даже меня ищут уже. Присмотрелся, и уже не так мне стало радостно. Потому что навстречу мне шёл имперский офицер. Вот только форма у него была старая, вроде той, в которой Адмирал Кирхайс к нам на Изерлон прилетал. Остановился этот офицер, посмотрел на меня внимательно-внимательно и говорит: «Не бойся», – и руку протягивает.
Мне хоть и не по себе было, но взыграла гордость. «Ах ты, – думаю, – тварь имперская, трусом меня считаешь?» - и тоже руку в ответ тяну.
Взял он меня за руку, и тут с меня гонор схлынул. Потому что будто в таз со льдом ладонь окунули, чуть не завопил от ужаса.

А имперец тот повел меня за собой сначала по дорожке, потом мы свернули в какой-то коридор, потом ещё в один, по каким-то лестницам спускались-поднимались. Пару раз через какие-то залы огромные проходили, а однажды я даже обрадовался, что фонарик у него тоже слабый, особенно когда мы шли по узенькому, без ограждений, мостику над шахтой. Подумал я тогда о бездне, что у нас под ногами – и нехорошо так на душе зацарапало. А он оборачивается ко мне и снова говорит: «Не бойся». Я хоть и взведенный был, но почувствовал – что-то здесь не то. Присмотрелся – и вижу: губы-то у него не шевелятся, а голос я слышу! И ступает он бесшумно! Признаюсь – совсем мне тут не по себе стало. А он все твердит: «Не бойся. Не бойся», – и идет вперед, и меня за руку ведет.

Шли мы так около часа или чуть больше. Наконец, увидел я какой-то отсвет впереди, с потолка. Вскоре мы оказались у ведущей вверх, к большому квадратному люку, наклонной лестницы. Отсветы здесь были ярче, а ещё слышен шум. Да и лестница была хоть и высокая, метров семь, но основательная, крепкая, с надежными перилами.

Провожатый мой мне жестами показывает, мол, лезь. Поднялся я наверх – и оказался в вентиляционной штольне, в сотне метров был выходной люк. Сквозь решетку огни видно, рекламы цветные, слышно голоса, смех, даже печевом каким-то пахнет… Обернулся я – офицер тот мне рукой машет, мол, все в порядке. Я ему сигналю, давай, и ты поднимайся, а он только головой покачал. А я смотрю - фонарик его гаснет, и он сам будто растворяется.
В общем, выбрался я совсем на другом конце крепости, первым делом из кафешки какой-то позвонил, а госпожа Ян тогда чуть не заплакала. Когда добрался до нашего сектора, оказалось пропал я на трое суток. Меня даже и не ругал толком никто, радовались, что живой. Не рассказывал тогда про то, что было со мной, никому, только адмиралу Яну. Он все слушал молча, только головой потом покачал: «Есть многое на свете, друг Юлиан, что и не снилось нашим мудрецам…».
Вот только неловко мне потом стало – я ж парня того так и не поблагодарил. В общем, потом уже вспомнил, какие у него были нашивки, втихую выяснил звание, прикинул, где я мог бродить и крикнул в несколько вентиляционных отверстий на этом маршруте «Спасибо!»
И знаете, что еще – когда мы второй раз с Изерлона уходили, я в последней группе был. И вот стоим мы уже у посадочного шлюза, а я случайно вверх глянул – а там, в вентиляционной шахте огонек голубой.
А поседел я после этого или нет – не знаю, с моим цветом волос не поймешь...

[Гость]

ХК-21: В ночь Хеллоуина в Изерлонского Кота вселился демон и он начал кидаться на людей. Глаза при этом светились, зубы и когти выросли до огромных размеров. Ян, Дасти, Юлиан и еще кто-нибудь до утра бегали от него по всему Изерлону.

614 слов

— Надо было вам оставаться в своей каюте, адмирал, — сказал Юлиан, после того как он, Шёнкопф, Дасти, Ян и Поплан заняли оборонительную позицию за углом одного из бесчисленных коридоров крепости. — Мы бы с ним управились.
— Пока что вам это не удалось, — возразил Ян.
— А я и не знал, что вы так быстро бегаете, адмирал Ян, — заметил Шёнкопф. — Приходите к нам на тренировки. Бегать вы умеете, а мы вас ещё драться и стрелять научим.
Ян что-то проворчал и собрался отказаться, но Юлиан его опередил:
— Он придёт, он обязательно придёт! Я прослежу.
— Яре-яре, — только и вздохнул Ян. Поскольку заняться было абсолютно нечем, он сполз по стенке на пол, надвинул берет и задремал.
— Бегать от одного кота, в которого вселился демон, тяжелее, чем лишить девственности тысячу девственниц за одну ночь, — пробормотал Поплан, плюхаясь на пол рядом с Яном. — Хочу в кровать! И даже если там не будет женщины, я возражать не буду. Юлиан, ну что там?
Юноша выглянул за угол и доложил обстановку, не оборачиваясь:
— Похоже, демон тоже устал. Или наигрался. Во всяком случае, он не двигается с места и не проявляет агрессивных намерений.
В это время кот зевнул, широко распахнув пасть. Юлиан с удовлетворением отметил, что зубы у Адмирала стали нормальных размеров, а не гигантских. Затем кот изысканно потянулся, выпуская когти, и юноша чуть не подпрыгнул от радости, увидев, что они — самые обыкновенные, кошачьи, а не огромные-преогромные. Юлиан вспомнил, как эти когти просвистели у него над самым ухом, и поёжился. Он хотел было обернуться и поведать, что там с котом, но в это время до него долетел тихий разговор. Ему даже показалось, что он услышал звук поцелуя.
— Что ты делаешь? — Это Дасти.
— Защищаю тебя от демона. — А это Шёнкопф.
— Ты прижал меня к стене и не даёшь пошевелиться. Значит, так ты меня защищаешь?
— Адмирал вернулся в свой прежний облик и заснул посреди коридора, — сказал Юлиан, по-прежнему стоя спиной к остальным.
— В таком случае, нам тоже пора расходиться, — подал голос Шёнкопф. — Я провожу тебя до каюты, — сказал он Дасти и затем обратился к Юлиану: — Юлиан, забирай адмиралов и транспортируй их до каюты. Майора можешь оставить здесь.
— Не дождётесь, — буркнул Поплан, открывая глаза и поднимаясь. — Кстати, а что это имперские на нас не напали сегодня? Такой повод был — мы пятеро всю ночь ловили кота, остальные попрятались. Защищать Изерлон было некому — бери голыми руками.
— Вместе с котом, — от воспоминаний, каким бешеным зелёным огнём горели глаза кота, когда он нёсся на Юлиана, у того по спине пробежал холодок.
В коридорах, по которым они шли, царил разгром: стены были испещрены выстрелами, попадалась перевёрнутая и даже изломанная в щепки мебель, а также разодранные на мелкие клочки бумажки и тряпки. Юлиан даже подобрал нож Вальтера Шёнкопфа, который тот метнул в кота, но промахнулся: Адмирал после подселения к нему демона стал очень прытким. Настолько, что у охотников на него успели сесть батарейки у бластеров — но ни один выстрел даже и близко не задел Адмирала. А сейчас он мирно посапывал у Яна Вэньли на руках.

— Оберштайн, это ваша собака! Вы с ней и разбирайтесь! И вообще, зачем вы притащили её в адмиралтейство? Хорошо, что фройляйн Мариендорф сегодня осталась дома. Представляю, как она бы испугалась.
— Я вёз её — собаку, — на всякий случай уточнил военный министр, — от ветеринара, когда вы срочно меня вызвали, Ваше Величество. Не мог же я оставить её в машине. И это не моя собака. Моя — маленькая и мирная, — ответил Пауль, не испытывавший никого желания выходить из кабинета, за дверью которого бушевал вселившийся в его пса демон. Не страшно — до утра не так уж и далеко, а они с Его Величеством всегда найдут, о чём поговорить. — Ваше Величество, вы сегодня на совещании говорили о предстоящей реформе в медицине? Хотите посвятить меня в детали? Хорошая медицина — это здоровые солдаты и командиры, а значит — армия будет непобедима...

[Гость]

Ройенталь решил не устраивать мятеж, а избавиться от Оберштайна и Ланга с помощью черной магии, в качестве помощника пригласил Фаренхайта (тот хорошо разбирался в таких вещах). Во время ритуала они что-то напутали, и проклятие сработало не так как надо - Оберштайн и Ланг не умерли, но их одолела непрекращающаяся диарея.

933 слова

В начале все шло хоть и не совсем так, как хотелось Ройенталю, но тоже весьма неплохо. Его врагов несло так, что оба вскоре попали в больницу. Конечно, Оберштайну он желал бы другой смерти, не такой, мучительной и позорной, от поноса, зато скотина Ланг получал именно то, чего заслуживал. А главное, во время расследования причин их странной болезни Ройенталю удалось доказать свою абсолютную верность кайзеру и полностью очистить себя от подозрений в организации мятежа.
Но внезапно врачи объявили, что жизнь обоих страдальцев вне опасности, Лангу еще очень плохо, а Оберштайн поправляется и скоро вернется к работе. Тогда же у самого Оскара начались неприятности. Все его тело, то в одном месте, то в другом, стало чесаться. В начале зуд был не сильный, и он не обращал на это внимания, но с каждым днем становилось все хуже. Опасаясь, что подцепил какую-то заразу от очередной любовницы, он обратился в больницу, где прошел полное обследование на предмет венерических заболеваний, и заодно, на всякий случай, на аллергию. Доктор, ознакомившись с результатами анализов, проворчал что-то насчет почесухи, заверил Оскара в том, что ничего страшного у него нет и выписал мазь. Эта мазь почему-то совершенно не помогала, хотя Ройенталь строго следовал рекомендациям и мазался ею трижды в день. Вольфганг сочувствовал другу, и даже поделился рецептом народного средства для лечения лишая. Средство тоже не помогло совершенно, а зуд становился все сильнее с каждым днем. Оскар даже пробовал лечиться спиртом, причем в кои то веки употреблял его не внутрь, а наружно, тщательно обрабатывая зверски чешущиеся места. Спирт, как ни странно, помогал, на какое-то время становилось полегче, но потом чесотка снова возвращалась, да с такой силой, что хотелось выть и лезть на стену. И только боги знают, каких невероятных усилий стоило Оскару сдерживать себя и не чесаться остервенело, как животное, на совещаниях и при посетителях.
Тем временем на Хайнессен с очередным заданием прибыл адмирал Фаренхайт. Ройенталь попросил его зайти вечером, после окончания рабочего дня к нему в кабинет. Хотелось узнать, почему проклятие перестало действовать, а заодно спросить, не знает ли Фаренхайт какие-нибудь заклинания от почесухи.
- Вы хотели о чем-то поговорить? - спросил Адальберт, заходя в кабинет и окинул Оскара таким взглядом, что у того мороз по коже прошел, - Я тоже должен сказать вам кое-что важное, но давайте, сначала вы.
- Проходите, присаживайтесь, - пригласил Ройенталь, и, сразу переходя к делу, сообщил: - кажется, наше проклятие перестало действовать. Оберштайн, говорят, почти здоров и уже вернулся на работу, Ланг тоже помирать не собирается. Что происходит?
- Ясно. Я тоже об этом поговорить хотел. Но, сначала ответьте, с вами в последние три недели не происходило ничего плохого или странного? - ответил Фаренхайт, садясь за стол напротив Ройенталя и продолжая внимательно разглядывать его. - Только честно, даже если это что-то... кхм... смущающее. Это важно!
Ройенталю от этих слов стало очень не по себе, и он откровенно выложил все про внезапно начавшуюся и не проходящую чесотку.
- О, Х-хель!!! - вдруг простонал он и начал изо всех сил чесать плечо и спину, - Извините, но я больше не могу, это невыносимо! Гораздо хуже, чем боль от ран!
- Ничего, можете не стесняться и не сдерживаться, я все понимаю, - ответил Адальберт, потом глубоко вздохнул и сказал: - Проклятие никуда не исчезло, оно перешло на вас!
Услышав это, Ройенталь, буквально, похолодел от страха, хотя старался виду не подавать.
- Что?! Как это?! Вы уверены, адмирал?
- Абсолютно. Я видел Оберштайна перед отбытием с Феззана, и сейчас вижу вас. Он чист, а вы прокляты, и это точно такое же проклятие, как и то, что было на нем. Я могу видеть такие вещи, их ни с чем не перепутаешь. И я ведь предупреждал, что магия - опасная штука!
Фаренхайт стал подробно объяснять, что происходит. Скорее всего, кто-то догадался, в чем дело, и обратился за помощью к человеку с такими же способностями, что и у него, и этот человек помог отразить проклятие на того, кто его наслал. Оскар, слушая это, сидел как на иголках и старательно чесал шею, колено и бок. Потом резко встал, достал бутылку виски и два стакана. Адальберту налил стандартную порцию, себе - по самый край, почти "с горочкой".
- Подождите, - сказал он, - если то, что вы сказали действительно правда, то почему я, извиняюсь, не продристался, а обчесался? И почему вы не чешетесь?
Адальберт взял свой стакан, отпил немного и ответил:
- А я и не должен чесаться. Проклинали вы, я был только посредником. И у меня еще с раннего детства есть мощная защита от вредоносной магии - прабабка постаралась, когда была еще жива. Почему с вами так, я не знаю. Может, они там так захотели, чтобы тот, кто наслал проклятие чесался, пока всю кожу с себя не сдерет, а может, у них во время ритуала, как и у вас, накладка случилась, в самый ответственный момент что-то сильно зачесалось.
Оскар взял свой стакан, выпил залпом, даже не поморщившись, и с надеждой посмотрел на Фаренхайта. Он уже начал немного жалеть, что затеял все это.
- А снять это проклятие можно?
- В книге написано, что пока жертва жива, можно, - ответил Фаренхайт, - это труднее, чем насылать, но, думаю, я справлюсь.
- Тогда давайте сделаем это сегодня же! - почти простонал Ройенталь, снова изо всех сил растирая зудевший бок.
- Сегодня же не получится. Нужно время, чтобы подготовиться к ритуалу. Я должен сделать оберег, кое что рассчитать и купить ингредиенты для зелья. На это уйдет дня три или четыре. Когда все будет готово, я вам сообщу.
Уходя, Фаренхайт посоветовал взять на эти дни больничный, во избежание лишних проблем и вопросов. Когда дверь за ним закрылась, Ройенталь сморщился и сжал кулаки - бок, наконец, отпустило, зато теперь адски зачесалась задница! Эти три или четыре дня обещали быть долгими.

[Гость]

ХК-10: Ян Вэньли умеет превращаться в тыкву для Хэллоуина, о чем никто, кроме него, не знает. Как это помогло ему спастись от терраистов на "Леде". Можно Н+.

884 слова

Пожалуй, что Патричев и сам не догадывался, насколько великолепная идея пришла в его голову. И к счастью, добродушному коммандору, как и подавляющему большинству запершихся в рубке управления «Леды», не пришло в голову обратить внимание на то, что рассматривает на маленьком экране Ян Вэньли. Технические коридоры «Леды» - трудно было найти лучшее место для применения секретного оружия адмирала. Он скинул форменные ботинки, чтобы шаги были бесшумными, и, держась неосвещенных зон, осторожно двинулся вперед, внимательно прислушиваясь. «Вы только продержитесь, ребята! Шенкопф… Блюмхарт… Суул… Доктор… Машенго… Продержитесь, получаса хватит, я знаю, что с ними делать, увидите, что будет», - шептал Ян про себя, мысленно обращаясь к тем, кому, похоже, предстояло через несколько минут принять бой.
Ян достаточно точно вычислил, где могла находиться вторая, меньшая, команда терраистов, намеревавшаяся, видимо, прорваться к капитанской рубке через технические коридоры и заставить защитников крейсера вести бой на два фронта. Группа состояла из пяти человек, все были одеты в имперские мундиры, и лишь белые шарфики со зловещей черной надписью «Terra is my mother. Terra in my hand» выдавали истинные намерения этих людей, даже не пытавшихся прятаться или быть осторожными.
В полной тиши коридоров хорошо был слышен сдавленный голос:
– Помните: наша цель - Ян Вэньли, живой или мёртвый!
«Кажется, пора зажигать фонарик, - нахмурился Ян. – Посмотрим, гости дорогие, кто тут из нас похохочет».

Огонек в боковом коридоре заставил пришельцев поднять бластеры наизготовку. Неизвестно, ожидали они увидеть офицера в темно-зеленой куртке, или розенриттера с топором, или заблудившегося штатского, но явно не ярко-оранжевую тыкву с вырезанной на ней зловещей физиономией и огоньком внутри.
– Привет! – Тыква подмигнула непрошеным гостям. – Хоть мы вас и не звали, но мы люди вежливые, всех встречаем, как положено! Так из каких краев вы к нам прибыли?
Тыква несколько раз облетела вокруг потерявших дар речи терраистов, а потом резко направилась к предводителю.
– Это что там у тебя написано? «Terra is…» Покажи целиком, не вижу!
Предводитель попытался отмахнуться от Тыквы обеими руками, на что настырный овощ не обратил на это никакого внимания.
– Так вот, не знаю как там на этой вашей Терре, а у нас, когда встречают гостей, поют и пляшут!
Тыква на секунду замерла, а потом затянула:
– Во са-ду ли, в о-го-ро-де…
Предводитель группы схватился за сердце.
– Эх, и чего ты такой хмурый, - обиженно протянула Тыква и повернулась ко второму пришельцу. Тот сделал несколько шагов назад и замер, натолкнувшись на стенку коридора. Тыква, будто не замечая широко раскрытых глаз своей второй жертвы, затянула:
– И снит-ся нам не ро-кот кос-мо-дро-ма…
Эта песня, похоже, очень нравилась самой Тыкве, в упоении она взлетала к потолку, опускалась к полу, кружилась вокруг собственной оси, в особо патетических местах мигала огоньком, а в паузах с различной степенью успешности пыталась изобразить звуки музыкальных инструментов.
Однако пассивность слушателей, похоже, начала раздражать Тыкву.
– А ты почему не поешь? – подлетела она к третьему из группы. – Слов не знаешь? А вот есть ещё миленькая песенка, простая совсем, детская. Давай вдвоём… Жи-ли у ба-бу-си два ве-сё-лых гу-ся…
Лицо терраиста стало сначала снежно-белым, а потом постепенно начало приобретать салатовый оттенок.
Тыква же приплясывала, распевая:
– О-дин се-рый, дру-гой белый, два ве-сё-лых гу-ся!
Допев эту песенку, Тыква издевательски поклонилась и развернулась в сторону четвертого терраиста.
Но тот, не дожидаясь продолжения концерта, рванул прочь по коридору, остальные, будто мгновенно опомнившись, помчались за ним.
– Куда же вы? Я ещё много песенок знаю! – в голосе последовавшей за убегающими Тыквы чувствовалось неподдельное огорчение.
– Терра, душу мою прими! – прорвало, наконец, одного из непрошеных гостей.
Этот полный нечеловеческого ужаса крик заставил отступить штурмовавших рубку. А вскоре «Леду» характерно тряхнуло – так, как это бывает, когда от корабля спешно, не соблюдая всех положений техрегламента, отстыковывается другое судно.
Если бы кто видел в этот момент Тыкву, то ему наверняка показалось бы, что она с одобрением кивнула.

Юлиан мчался с топором наперевес, слыша доносившиеся из параллельного коридора голоса, крики, топот, другие странные звуки. На развилке он остановился, чтобы перехватить поудобнее топор, резко выдохнул и решительно шагнул вперед.
Представшее перед глазами Юлиана зрелище заставило паренька остолбенеть. Ярко-оранжевая тыква с вырезанной довольной физиономией будто шествовала ему навстречу на высоте человеческого роста, напевая: «Красота, красота, мы везем с собой Кота…»
Тыква весело улыбалась, с её крепкого зеленого хвостика свисали трофеи – три белых ленточки с черной надписью.

Юлиан зажмурился покрепче, помотал головой. Юноше почудилось, будто какой-то смутно знакомый голос произнес что-то нечленораздельное, однако он на всякий случай досчитал про себя до семнадцати, прежде чем снова открыть глаза. А открыв, увидел стоящего посереди коридора живого и здорового Яна Вэньли с ботинками в руках и перекинутыми через плечо белыми ленточками.
– Пойдем, Юлиан. Мы должны вернуться в рубку, ко всем остальным, – улыбнулся воспитаннику адмирал. – Нужно выяснить, не остался ли здесь кто их этих. И помочь раненым. А ещё предупредить Лоэнграмма.

* * *

Началось все давно, когда ещё подростком, среди диковинок отцовской коллекции, маленький Вэньли обнаружил пухлый томик в черном переплете с серебряным тиснением. Открыв наугад находку, он увидел на одной стороны разворота рисунок тыквы с вырезанной на ней жутковатой рожей и свечкой внутри, с другой фразу, явно рассчитанную на то, что у попытавшегося произнести её язык завернется несколькими узлами - что-то вроде птырбудщкомурмякигверкиндабидабискраз.
Адмирал Ян не мог сказать, что никогда не жалел о том, что книга куда-то исчезла во время их многочисленных перелетов. Но даже единственное выученное им заклинание оказалось действенным.
И здорово, что он тогда догадался, что для того, чтобы вернуть себе нормальный вид нужно произнести это самое птырбудщкомурмякигверкиндабидабискраз наоборот.

[Гость]

ХК-45. В Рейхе Хэллоуин не празднуют, в отличие от Феззана и Альянса. Райнхард едет в машине, Юлиан идет по улице с пакетиком. Райнхард, приняв его за колядующего, останавливает машину и дарит ему угощение. Реакция Юлиана. А-, можно Н+.

684 слова

***

– Адмирал, а вы уверены, что это... ну, то, что вы назвали? Больше похоже на самый настоящий абордаж, – кайзер Райнхард кивнул на экран. Там сквозь дыру в корпусе прыгали в коридор "Брунгильды" фигуры в силовой броне, в шлемах с поднятыми забралами, со штурмовыми топорами и десантными ножами в руках. В динамиках громкой связи хрипели нечленораздельные ругательства, клацали о металл пола подошвы с гравипластинами.
– Это ряженые. Карнаваль рюс. Не знаю, откуда взялась эта традиция, но она существует и на Феззане, и в Новых землях. Врываются в дома вот так, в нелепых нарядах, в масках. Поют или кричат что-то ритуальное. Вызывают главного человека в семье и требуют откупиться. Если им возражают или гонят прочь - начинают бесчинствовать, крушат всё вокруг. Видите – топоры? – Мюллер пояснял с интонациями заправского этнографа. Только что выпитый виски приятно грел нёбо, строчки из "Энциклопедии обычаев народов галактики" вспоминались сами собой. – Но если поднести им по стопке водки и "выкупить" то, с чем они ходят, тогда все берутся за руки и водят хоровод вокруг наряженной ёлки.
– Наряженной чего?
– Ёлки. Тоже традиция. И всё это происходит в период с двадцать пятого по первое число. Сегодня как раз первое июня.

Кайзер Райнхард пожал плечами и повернулся к Миттельмайеру:
– У нас на "Брунгильде" есть ёлка?
– Есть драцены. Пальмы такие. Ещё есть большущий фикус в адмиральской кают-компании, – Миттельмайер сделал паузу и с лёгким злорадством добавил: – Инструкцию по озеленению флагманов утверждал Оберштайн.
– Хорошо, нарядите фикус. Чем их наряжают? – снова обернулся Райнхард к Мюллеру. Тот пожал плечами:
– Специальными игрушками, блестящими, из стекла. Очень хрупкими. Шарами, тоже из стекла. Гирляндами из лампочек. Разноцветных. Мигающих.
– Можно вытащить светодиоды из запасных приборов, соединить, получится гирлянда. Но понадобится время, надо паять. А игрушки из стекла даже представить страшно... – задумчиво проговорил Миттельмайер.
Райнхард прищурился, затем усмехнулся:
– Передайте мой приказ Биттенфельду: в течение пятнадцати минут найти, чем можно украсить фикус. Нарядить и быть готовыми к встрече гостей. Мюллер, а вы пока задержите их разговором.
– А если это всё-таки абордаж?
– Тогда пусть Чёрные уланы порубят непрошеных гостей вместе с фикусом. Не беспокойтесь, Биттенфельд отомстит за вашу гибель, а я сделаю вас гросс-адмиралом. Посмертно. – Райнхард встряхнул золотой гривой и направился в личные покои. На пороге обернулся и добавил:
– Да, Миттельмайер, Оберштайну скажете, чтобы завёл на флагманах ёлки. Новую заявку на озеленение "Брунгильды" я сам подпишу. Хватит позориться перед мятежниками!

Миттельмайер машинально козырнул кайзеру, глянул на поникшего Мюллера, хлопнул его по плечу, взъерошил волосы:
– Не падайте духом, адмирал. Чем, вы сказали, их встречать? Водкой?
– И коль... коль...лядками, – с трудом выдавил из себя самый молодой флот-адмирал галактики.
– Значит, глотните пока виски на посошок, а я пойду раздобуду вам водку, – Миттельмайер кивнул на стакан с остатками виски, который Мюллер так и держал в руке, и направился к бару, скрытому за раздвижной панелью с обзорным экраном.

***

Юлиан Минц потом часто рассказывал эту историю. Прорываясь на "Брунгильду" в годовщину смерти Яна Вэньли, они были готовы ко всему. Почти ко всему. Умереть за демократию, убить всех, кто попадётся на пути, взорвать флагман – или прорваться к кайзеру и убедить его начать мирные переговоры, найти слова, которые докажут правоту их покойного лидера. Но навстречу штурмовой группе из бокового коридора выбежал, пошатываясь и распространяя вокруг себя запах крепкого алкоголя, знакомый Юлиану адмирал Мюллер. Он был растрёпан, в обеих руках держал по бутылке водки и бормотал что-то совершенно непонятное:

– Коляда, коляда! Подавай пирога... Подавай пирога... Как же там дальше?..

Увидев Юлиана, Мюллер протянул к нему руку с бутылкой и отчаянно крикнул:

– Вспомнил! Блин да лепёшку в наше окошко! Герр Минц! Коляда, коляда, подавай пирога! Блин да лепёшку! В наше окошко!

А потом было огромное растение в горшке, увешанное серыми шнурами, в которых, присмотревшись, можно было узнать споротое с имперской формы серебряное шитьё. Черные Уланы, водившие хоровод вокруг этой странной пародии на майское дерево. Кайзер Райнхард, предложивший выкупить у Юлиана гермошлем и штурмовой топор за стопку с водкой. И напряжённый шёпот Шенкопфа за спиной: "Безумие вроде не заразно. Или заразно?"

Хорошо, что когда-то очень давно, на Хайнессене, Ян Вэньли пытался заинтересовать своего приёмного сына историей. "Энциклопедию обычаев народов галактики" они читали вместе. Так что Юлиан сумел выдавить из себя: "Это, кажется, не безумие. Это колядки. Только почему-то летом. Наверно, имперская традиция".

[Гость]

ХК-20: Ройенталь решил не устраивать мятеж, а избавиться от Оберштайна и Ланга с помощью черной магии, в качестве помощника пригласил Фаренхайта (тот хорошо разбирался в таких вещах). Во время ритуала они что-то напутали, и проклятие сработало не так как надо - Оберштайн и Ланг не умерли, но их одолела непрекращающаяся диарея.

Часть 3/4, АУ (оживлять, так всех, и чтобы никто не уполз не обиженным)

1221

С одной стороны Антон досадовал, что снятие порчи не уложило неведомых злопыхателей на месте. С другой стороны считал, что мстить всегда лучше собственноручно. Тем более за шефа.
Оставалось узнать — кому?
Анализируя ритуал, Антон пытался определить, как тот мог подействовать. При этом свои мысли в кульминационный момент он помнил смутно, а о чем думал долматин отгадать было невозможно. Скорее всего, пес вообще ни о чем не размышлял, а просто чесался в свое удовольствие. Значит, оставалось только присматривать за всеми сразу, отслеживая странности и несуразности.
И первые же отчеты осведомителей выявили столько этих странностей, что у Антона голова пошла кругом.
Наблюдатели за Рубинским докладывали о его внезапно возникшем интересе к парикам и декоративной косметике.
Трунихт получил по лицу букетом от фрау Эванджелины Миттермайер и в срочном порядке был отправлен на Хайнессен. Сам Миттермайер рвался следом (то ли навестить друга, то ли прибить Трунихта).
Вести с Хайнессена тоже были весьма странными.
Командированный туда адмирал Фаренхайт был замечен ночью на кладбище, собирающим какую-то траву.
Губернатор Ройенталь резко перестал посещать дам, зато пару раз посетил госпиталь. Да и поведение его решительно изменилось: от привычной несколько саркастичной, но в целом благожелательной манеры общения не осталось и следа. Губернатор стал напряжен и неприветлив. А иногда от него просто разило спиртным, хотя пьяным при этом он определенно не был. Пошли слухи, что Ромео-после-шести то ли подхватил неприличное заболевание, то ли наградил некую девицу потомством, то ли и вовсе лишился возможности делать дам счастливыми.
Вестей от глубоко законспирированного агента с Изерлона не было вовсе.
Да и адмиралы, находящиеся на Феззане вели себя не менее чудно.
Адмирал Меклингер посетил птицефабрику и увез оттуда грузовик куриных перьев.
Лютц с Валеном сами, добровольно, без распоряжения кайзера сходили на балет. Причем если Валена еще можно было заподозрить в интересе к какой-либо прелестной балерине, то о пылком романе Лютца с очаровательной медсестрой не знал только глухой.
Адмирала Мюллера видели перелезающим через ограду зоосада после закрытия.
Правильный и безупречный Кесслер был пойман в ношении под фуражкой розового бантика, и если бы один из подчиненных Антона не заснял этот факт на пленку, в такое бы никто и никогда не поверил.
На этом фоне адмирал Биттенфельд вместе с подчиненными разрывший клумбу перед Военным министерством уже не удивлял.
Даже сам кайзер вел себя подозрительно — уезжал куда-то каждый вечер с минимумом охраны и возвращался глубоко за полночь.
И только один адмирал Айзенах вел себя как обычно. Молчал.

Поняв, что самостоятельно в этом нагромождении чепухи не разберется, Антон во всем признался шефу.
Оберштайн по-прежнему скептически относящийся ко всей истории лишь пожал плечами и предложил подождать.
— Думаю, большинство странностей разъяснится само собой, а о тех, что останутся и будем думать.

Как всегда шеф оказался прав.
Из дальнейших донесений стало ясно, что Рубинский с головой ушел в шоу-бизнес и вовсю раскручивает Доминик. Парики же и грим требовались для маскировки на встречах с продюсерами, владельцами клубов, концертных залов и прочими нужными людьми, так как Черный Лис по-прежнему находился на нелегальном положении.
Трунихт получил букетом по ошибке. При этом вскрылась невероятная подробность его биографии: Трунихт любил и умел готовить. Фрау Эванджелина тоже отличалась этим качеством и даже затеяла вести колонку в кулинарном журнале. Вот за советы из этой колонки Трунихт и явился поблагодарить фрау Миттермайер, попутно намереваясь разведать рецепт знаменитого фирменного сырного супа, коим фрау Эванджелина не спешила делиться со своими читателями. С порога бывший глава Альянса был понят неправильно, схлопотал от разгневанной жены и еле унес ноги, не успев объясниться, при неожиданном появлении не менее гневного супруга.
Впоследствии недоразумение удалось уладить, и фрау Эва несколько смущенная собственной реакцией даже выслала побитому мученику кулинарии заветный рецепт.
Одновременно с разъяснением загадки Трунихта пришли долгожданные вести с Изерлона.
Агент писал, что на Изерлоне все спокойно, и его долгое молчание объяснялось невозможностью передать донесение по обычным каналам — вольные торговые корабли с Феззана и других планет с некоторого времени облетали Изерлон стороной.
Причина была до банальности простой: весна, любовь, Адмирал.
Ну, то есть, как оказалось на Изерлоне для защиты от грызунов держали исключительно кошек, стараясь не допускать на территорию станции хвостатых кавалеров. А тут появился такой роскошный красавец, женское кошачье население станции буквально сошло с ума. Люди же спохватились не сразу, и по истечению определенного количества времени последствия этого сумасшествия буквально заполонили Изерлон. Поступить жестоко с малышами у бравых вояк не поднималась рука, и вот теперь в нагрузку к оплате за любой товар коммерсанты получали маленькие мурчащие комочки. Естественно весть о кошачьих подарках разнеслась быстро, и теперь на Изерлон решались заглядывать редкие смельчаки, твердо уверенные, что при взгляде в пушистые мордочки их сердце не растает и они смогут отвертеться от незапланированной прибыли.
Да, еще агент сообщал, что передает родному министерству подарок за все прошедшие праздники.
Через трое суток котят удалось пристроить девочкам из секретариата.
С адмиралами было и того проще.
Дружная четверка из Лютца, Валена, Мюллера и Кесслера, отмечая поимку вражеских шпионов, затеяли играть в фанты. Видимо к моменту игры они наотмечались уже порядочно, поэтому от безобидных камерных заданий, вроде прокричать козодоем или прочесть наизусть устав постовой службы, перешли к более масштабным: проходить целый день в розовом бантике, посетить балет и не заснуть при этом, или лично вырвать перо из хвоста сказочной птицы-жар.
Свои обещания, даже данные в некотором помрачении рассудка, адмиралы привыкли держать. Поэтому Кесслеру, которому достался бантик, пришлось целый день ходить в фуражке, снимая ее лишь в исключительных случаях. Валену и Лютцу так и не вспомнившим кому конкретно попался фант с балетом, пришлось пойти туда обоим. А Мюллер, здраво рассудив, что птицу-жар он на Феззане найдет вряд ли, решил довольствоваться павлином из зоопарка.
Биттенфельд с подчиненными собирались на рыбалку и, проходя мимо клумбы, вспомнили о так и не накопанных червях. А тут еще рабочие принялись пересаживать цветочный бордюр, вот уланы и помогли. Правда, слегка увлеклись при этом.
Адмирал Меклингер приглашал всех желающих на выставку картин искусно выложенных из окрашенных птичьих перьев.
Вестей с Хайнессена пока не было.
Кайзер же… решать загадку кайзера без прямого приказа шефа Антон не собирался.
А Оберштайн неожиданно заинтересовался магией и оккультизмом: теперь на его столе, помимо обычных бумаг, можно было увидеть старинные фолианты, пожелтевшие свитки и почему-то давние полицейские досье и подшивки газет.
Фернер, наблюдая за постепенным увеличением количества мистической литературы, решился задать вопрос, уж не поменял ли шеф свое отношение к волшебству.
В ответ Оберштайн некоторое время молчал, но потом все же заговорил:
— Возможно, вы с колдуньей были правы, и во всем этом есть рациональное зерно.
Он надолго умолк и Антон уже решил, что это все, но шеф продолжил:
— Я рассказал кайзеру о вашей догадке с наведением проклятия и его это заинтересовало. Он посетил ту женщину, ей удалось вызвать дух адмирала Кирхайса. И кайзер решил пойти дальше. Они нашли описание обряда, могущего вызвать материализацию чувственных идей. Не знаю, что у них выйдет, но, возможно, все получится, подобные прецеденты были описаны ранее. Во всяком случае, кайзер уже сейчас выглядит более счастливым.
Оберштайн вновь немного помолчал.
— Что же до ваших заговорщиков, — шеф неожиданно улыбнулся, — думаю, не стоит об этом беспокоиться. Остались только двое из ключевых фигур, ну и весь остальной мир в придачу. Весь мир мы проверить не в состоянии. В то, что это адмирал Фаренхайт слабо верится — он все же не настолько сумасброден. Хотя он мог быть к этому причастен так сказать опосредованно — у него есть интересные пункты в досье. Остается адмирал Ройенталь, но честно говоря, если это и вправду он, то он уже получил свое: такой удар по репутации первого соблазнителя галактики. Впрочем, прежде чем судить окончательно, стоит дождаться более подробных вестей с Хайнессена.
И Оберштайн вернулся к редактуре нового законопроекта.

[Гость]

ХК-29: Терраисты не только организовали восстание в тюрьме на Хайнессене. Они подбросили туда крайне неприятный вирус. Зомби-апокалипсис. Биттенфельд, Вален, Мюллер и Оберштайн против зомби.

589 слов

- Мозгиии.... Мозги.... Агрррх....
Бормотание зомби разносилось по гулким коридорам тюрьмы и, казалось, слышалось со всех сторон. Под ногами хрустело битое стекло - почти все лампы были разбиты во время зачистки этого сектора. Сейчас здесь было темно и пусто, но некоторые плотоядные монстры, в которых превратились бывшие заключенные под действием распыленной террористами заразы, ухитрялись прятаться в щелях. Поэтому генерал-адмиралы имперского флота Мюллер и Вален, обходя цокольный этаж тюремной громадины, держались вместе, особенно, пересекая совсем неосвещенные участки.
Перекресток в конце темной галереи, по которой они шли, то озарялся тусклым светом, то снова тонул во мраке. Значит, за поворотом всего одна лампа, и та на последнем издыхании. Внезапно очередная вспышка высветила чей-то силуэт.
- Кто здесь?! - заорал Вален, моментально вскидывая бластер.
- Это я, Фернер, - откликнулась сумрачная фигура.
- Опасно ходите, - заметил Мюллер, опуская оружие. - Один и в темноте. Где ваши люди?
- Ушли осматривать технические коридоры, - устало отозвался Фернер, подходя к Валену с Мюллером. - Сил полиции слишком мало, а этих тварей слишком много.
- "Этих тварей" могло быть куда меньше, если бы вы не набили тюрьму под завязку, - съехидничал Вален.
- Такова политика военного министра, - огрызнулся Фернер.
- Гениальная! - ухмыльнулся Мюллер. - Как и отказаться от помощи Черных Улан. И не говорите, что они неуправляемы, потому что отсутствие их командира - это тоже ваша...
Атакованный с двух сторон Фернер отчаянно ринулся на прорыв.
- Их командиром должны были стать вы, Мюллер, а вы, Вален, сами считаете генерал-адмирала Биттенфельда весьма…хм... бестолковым.
- Учитывая, что Биттенфельд сейчас сладко дрыхнет в постели, а мы с вами ночью, в тюрьме, в темноте, играем в прятки с зомби, я уже готов поменять свое мнение, - пробурчал Вален себе под нос.
- Тссс! - Мюллер предостерегающе замер и нацелил бластер в темный угол. - А нет, показалось! Этих тварей мы еще долго будем тут по закоулкам ловить. Так жаль, что ваш шеф не присоединился к нам в этом увлекательном занятии.
- Действительно, - поддержал его Вален, - почему он сам не прибыл полюбоваться на плоды своей политики? Наверное, сейчас сидит у себя в кабинете, чай пьет и почему-то не хочет к нам присоединиться.
- Наверное, считает себя слишком ценным для Империи, чтобы быть сожранным случайным зомби.
- Да потому что так и есть! - не выдержал Фернер. - В штабе должен быть хоть один человек, у которого есть мозги! МОЗГИ!
Из дальнего коридора показалась боевая группа военной полиции.
- Вот он! Еще один из этих мозгожоров! Ишь, мозгов хочет, гад!
И, уже бесполезный, предупреждающий крик Валена слился со вспышкой бластерного заряда, свалившего Фернера на грязный пол.

- А Фернер легко отделался.
Суета в переполненном госпитале понемногу затихала. Раненных развезли по палатам , зараженных поместили в строгий карантин, и перед двумя генерал-адмиралами наконец-то забрезжило скорое окончание этой безумной ночи.
- Ранение при исполнении служебных обязанностей, почетное, но не опасное, руководство успешной операцией. Вот увидишь, Фернер еще и повышение получит.
- Злишься на него? - удивился Вален ворчливому настроению Мюллера.
- Не на него, конечно, а на его шефа со всей его замечательной политикой. Такую задумку мне испортили! Понимаешь, хотел на Изерлон отправить этого Мураи для наведения контактов, а теперь...
Мюллер безнадежно махнул рукой в сторону бронированной двери изолятора, сквозь металлическую дверь которого доносились приглушенное утробное ворчание и стоны.
- Ну, ты еще можешь послать его на Изерлон, - рассмеялся Вален, - только ему записку надо будет на спину прицепить.
- И что я напишу? "Мозгов у нас не нашел. Голодает. Надеемся на вас"?
- Напиши только одно слово: "Бамболейо!" - и они все поймут. Сразу про нас все поймут.

[Гость]

S&K-10: Спасти: Оскара фон Ройенталя
Убить: Йоба Трунихта
"Так вы утверждаете, что покойный застрелился из ружья двенадцать раз подряд?"

525 слов

02 ноября 491г.
- Его величество отправил Миттермайера усмирять мятеж, - Мюллер грустно посмотрел на собравшихся.
- Плохо, - покачал головой Вален.
- Этого нельзя допустить, - грохнул кулаком по столу Биттенфельд.
- Я тоже так думаю, - рассудительно произнес Меклингер.
- Значит, полетим все, - подвел итог Кесслер.
Айзенах молча кивнул в знак согласия.

16 декабря 491г.
- Еле успели, - с облегчением выдохнул Мюллер, провожая взглядом Миттермайера и бригаду медиков, увозящую потерявшего сознание Ройенталя.
- Точно, - поддакнул Биттенфельд. – Теперь худо-бедно можно всё как-то уладить.
- Можно, - подтвердил Меклингер. – Вопрос только: с этим что делать?
Все, как по команде, повернулись и посмотрели на связанного Трунихта, сидящего на полу у стола.
- Пристрелить, да и дело с концом, - поморщился Вален.
Трунихт в ужасе замотал головой, безуспешно пытаясь выплюнуть кляп.
- Кстати, да, - поддержал Мюллер. – Ройенталь бы наверняка так и сделал. И Миттермайер тоже.
- Ройенталь бы пристрелил и умер, а у Миттермайера было бы смягчающее обстоятельство – состояние аффекта. А мы, господа, в здравом уме и твердой памяти. Так что, если не хотите отвечать по всей строгости закона, надо что-то придумывать, - развел руками Кесслер.
- А что мы? Может, пускай он сам? – предложил Мюллер. – Муки совести и вообще…
- Лично я не рискну дать ему в руки оружие. К тому же, от мук совести чаще вешаются, - сказал Меклингер.
Вален обвел задумчивым взглядом гладкий потолок с плафонами заподлицо и панорамное окно без намека на карниз.
- Некреативно, - резюмировал он. – Может, пусть лучше из окна полетает?
- Третий класс прочности, - поморщился Кесслер. – Не менее шестидесяти ударов тяжелым предметом. Пока пробьешь – сил на прыжок не останется.
- Тогда пусть заколется, - высказался Биттенфельд.
- Чем?
- Да хоть вон… - Фриц Йозеф кивнул на стоящий в углу кабинета флаг. – Наконечник на древке подходящий, так что вполне.
- Высоковато будет. И далековато, - прикинул Кесслер.
- А пускай он со стола прыгнет…
- Мнение специалиста по столам, - не выдержав, расхохотался Мюллер. – Хочешь прыгнуть – спроси меня как.
Вален прикусил губу и побагровел.
Айзенах изобразил что-то похожее на харакири.
- Чем? – скептически вопросил Кесслер, заглядывая в ящики ройенталевского стола. – Степлером или дыроколом? Серьезнее, господа. Пока все предложения, которые я тут слышал, были из разряда «И вы утверждаете, что покойный застрелился из ружья двенадцать раз подряд?» Нужно что-то более достоверное…
- А если просто взять и… - усатое лицо Меклингера озарило вдохновение, но договорить он не успел.
- Держи его! – завопил Мюллер. – Уйдет!
Адмиралы развернулись и увидели улепетывающего по направлению к выходу Трунихта, под шумок ухитрившегося освободить ноги.
Мелькнула вспышка выстрела, и незадачливый беглец упал в шаге от вожделенной свободы.
В кабинете воцарилось молчание. Адмиралы недоверчиво косились друг на друга, но сознаваться в авторстве этого безобразия никто не спешил.
- Ну и кто? – наконец, произнес Кесслер. – Кому мне сказать спасибо за этот «подарок»?
- А что, собственно, такого? – несмело поинтересовался Мюллер.
- Да, что такого-то? – поддакнул Биттенфельд. – Ну, застрелился и застрелился.
- Действительно, - пожал плечами Вален. – Не двенадцать же раз.
Кесслер прикрыл лицо рукой и тяжело вздохнул.
- Да лучше бы двенадцать раз и из ружья, но в грудь, - изрек он, - чем один раз, но со связанными впереди руками и – в спину.

[Гость]

Спасти: Джессику
Убить: Трунихта
Трунихт неожиданно умирает от сердечного приступа и следующие выборы выигрывает Джессика Эдвардс.

656 слов

— Как не вовремя! Как он мог! — Райнхард швырнул газету на стол с такой яростью, как будто это она была виновата в случившемся.
В газете коротко сообщалось, что Йоб Трунихт внезапно скончался от сердечного приступа, и в Альянсе назначены новые выборы. Молодому императору было о чём сожалеть: ему всегда казалось, что он видит Трунихта насквозь, всё его гнилое нутро. А значит, может просчитать любой его шаг. Будет ли следующий председатель таким же удобным для Райнхарда, неизвестно.

Две недели спустя.
— Кирхайс, это катастрофа! — Райнхард в волнении расхаживал по своему кабинету. — Если бы тот парень остался у власти, он бы продолжил войну до полной капитуляции Альянса. Я бы разбил Яна Вэньли, и вся Галактика стала бы моей! Я бы даже пощадил этого Трунихта ради такого, и он об этом прекрасно знал. Но теперь! Новый председатель Альянса — женщина! А я не могу воевать с женщиной! — Райнхард рухнул в кресло и принялся постукивать пальцами правой руки по подлокотнику. — Должен же быть какой-то выход! — пробормотал он.
Зигфрид стоял, не двигаясь и не мешая императору размышлять. Так прошло около получаса.
— Решено, Кирхайс! — воскликнул вдруг Райнхард, поднимаясь. — Я женюсь!
Кирхайс очень удивился, услышав это: до сих пор кайзер не изъявлял желания остепениться. Но виду Зигфрид не подал.
— На ком, Ваше Величество? — спросил он, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно бесстрастнее.
— На председателе Альянса Джессике Эдвардс.
Глаза Кирхайса всё-таки расширились в изумлении.
— Почему бы и нет? Ты сам принёс мне её биографию, — Райнхард подошёл к столу, выдвинул один из ящиков и вынул оттуда папку с буквами «Дж. Э.», раскрыл. — Вот, смотри. Она, конечно, не знатного рода, но сейчас, в наше время, для продолжения династии это не имеет значения. Наоборот, так даже лучше: я не Гольденбаум, чтобы жениться на титуле. Итак, по образованию она — пианистка, преподавала в колледже. Видишь, у них с Аннерозе, — тут Райнхард послал другу тёплый взгляд, — много общего, и они быстро подружатся. Для меня это важно... Я дам кайзерин возможность совершенствовать своё искусство! Пусть даже преподаёт в консерватории, если захочет.
— Ваше Величество, вы уверены, что фройляйн Эдвардс интересует музыка, а не политика?
— Иначе и быть не может, — твёрдо заявил Райнхард. — Сам посуди. Разве сможет молодая учительница музыки так быстро сделать политическую карьеру? Спланировать выборную кампанию? Руководить государством? Нет, не сможет. За ней наверняка кто-то стоит. Мы обязательно найдём его и разберёмся с ним.
— Но на всех интервью, на митингах и во время дебатов она держалась весьма уверенно, — рискнул напомнить Зигфрид.
— Ещё бы! Она ведь музыкант, с детства привыкла к выступлениям на публике. Тем лучше: кайзерин не будет робеть перед своими подданными. А к выступлениям её наверняка кто-то готовил. Вопросы от простых граждан могли быть обговорены заранее.
— Говорят, она очень дружна с Яном Вэньли — именно поэтому он оказал ей такую мощную поддержку на выборах. Говорят даже, что он влюблён в неё, — Кирхайс зашёл с другой стороны. Нет, он был рад, что друг наконец-то решил обзавестись семьёй, но его беспокоила поспешность решения — как бы не сожалеть — потом и то, что они слишком мало знают о будущей императрице.
— Влюблён? Ерунда! — отмахнулся Райнхард. — А даже если и так, то что же? Фройляйн Эдвардс была невестой его друга. Если она предпочла его великому полководцу Яну Вэньли, то, значит, очень его любила. Тем лучше — она продолжит скорбеть по своему первому жениху из Альянса, будет искать утешения в музыке — и совершенно не будет вмешиваться в дела государства.
— А если она не согласится стать кайзерин?
— У неё нет выбора. Ведь я предложу ей покончить с войной — а она баллотировалась в председатели ради этого. Не ради демократии! Предвыборные обещания надо выполнять... Кстати, раз уж мы заговорили о Яне Вэньли. Ты когда-то сказал, что наилучший вариант — если он станет нашим союзником. У него также не останется выбора — вся Галактика будет моей. Он будет служить под моим началом, — уверенно заключил Райнхард.

— Яре-яре, — вздохнул Ян: Джессика только что сообщила ему по видеосвязи, что решила принять предложение молодого императора — и таким образом получить прекрасную возможность постепенно демократизировать Рейх изнутри. Услышав это, адмирал мысленно посочувствовал жениху: тот ещё не знал, какая ему досталась энергичная и целеустремлённая супруга.

[Гость]

Спасти: Райнхарда
Убить: любого из героев, на выбор автора, который осознанно пожертвует свою жизнь путем мистического ритуала, чтобы спасти кайзера. Его мотивация, обязательно.
Райнхард об этом каким-то образом узнаёт, или же нет - тоже на усмотрение автора. А+

555 слов

Слушайте, люди, о днях легендарных сказанье...
В те времена жил прекрасный Райнхард Солнцеликий,
Воин отважный он был и правитель достойный.
Был он любимцем Богов – там, в Асгарде,
Решили однажды: в день, как придет ему срок
В пламени светлом подняться к чертогам Вальгаллы,
Если найдется на свете храбрец и решится
Вместо Райнхарда возлечь на костер погребальный,
Примут замену они, а Райнхарду
Срок будет новый отмерян под небом великим.
Благодарил их за это Райнхард, но ответил,
Что не хотел бы в подарок украденной жизни,
Долог ли, короток срок – примет он волю любую,
Вместо себя ни в Вальгаллу, ни в Хель никого не отправит.
Но услыхала про это Райнхарда сестра,
Нежная, будто весна, Краса Аннерозе
«Милый мой брат, я готова тебе стать заменой!
Солнце ты, я – лишь звезда, что бледна и печальна
К Хель во владенья сойду, ты живи же, счастливый!» -
Молвив так, рухнула дева у ног потрясенного брата
Звал ее долго Райнхард – не отвечали ему
Мертвой сестры побелевшие губы… Болью измученный,
Он повелел приготовить костер погребальный
И погрузился в молитвы, исполненный горя

А в королевство Райнхарда в ту самую пору
Друг его давний приехал, бесстрашный Кирхайс Огневласый.
Скорбен Райнхард был, но гостя он принял, как должно:
Сочного мяса велел он подать и мягкого хлеба,
В кубок вина дорогого налить, принести сладких фруктов,
И приготовить горячей воды, чтоб с дороги умыться.
Платье сменив, в зал трапезный спустился Кирхайс,
Щедрый он стол оглядел и спросил, удивленный:
«Но где же друг мой, достойный Райнхард Солнцеликий?
Что ж не встречает меня Краса Аннерозе?»
С горечью люди всю правду ему говорили…
Стиснул Кирхайс кулаки, а потом произнес:
«Верь в меня, друг мой Райнхард, не сегодня пир будет у смерти!»
Взяв верный меч свой, тот час поспешил он туда,
Где среди песен печальных и скорбных огней
Смерти посланцев безмолвно ждала Аннерозе.
Только вошел туда - вмиг небеса потемнели,
Черные тучи закрыли дневное светило, гром прогремел,
Вслед за ним в отсветах молний явились они -
Жуткие вестники Хель, псы мерзкие смерти.
Ужас внушал всем из вид – налитые кровью глаза,
Шерсть в колтунах, а кривых их клыков
Гнусную жижей текли ядовитые слюни.
Скалили смрадные пасти они, предвкушая добычу,
И подбирались уже к ложу Красы Аннерозе,
Но заслонил им дорогу Кирхайс Огневласый
Поднял свой меч, что Рассветом звался, крикнул грозно:
«Прочь убирайтесь! Не дам вам Красу Аннерозе!
В Хель отправляйтесь! Вот там всем вам самое место!»
Диво случилось – как солнце огнем меч зажегся,
С визгом умчались от света псы мерзкие смерти.
Дева глаза приоткрыла, глядит изумленно -
Дом родной видит она, не Хельхейма долины.
А благодарный Райнхард перед другом склоняет колена,
Счастью не веря, нежно сестру обнимает:
«Пусть ты звезда, но звезда солнцу путь указует!
Верный Кирхайс, в мое сердце вернул ты свет жизни!»
Друг и сестра – вот что важно под небом великим,
Друг и сестра – дар Богов, что ценней всех сокровищ.
Взор на спасителя робкий поднять Аннерозе не смеет,
Смотрит на деву Кирхайс – наглядеться не может.
Девичий взгляд – стрел острее порою он ранит,
Храброе сердце – нам сладостен плен его нежный.
Руку сестры отдал другу Райнхард Солнцеликий
Клятвы святейшие дали они пред богами
Славим и ныне любовь их мы в свадебных песнях..

Вам рассказал я о Солнцеликом Райнхарде
Воин отважный он был и правитель достойный
Прожил он долго, но в новый отмеренный срок
В пламени светлом вознесся к чертогам Вальгаллы
Кто пожелает – споет вам премного о славной той жизни
Я ж, недостойный, рассказ завершив, умолкаю.

[Гость]

Спасти: Кирхайса
Убить: Ансбаха
Биттенфельд успел подскочить к Ансбаху сзади и свернуть ему шею до того как тот успел выстрелить.

581 слово

Фриц-Йозеф Биттенфельд верил в мистику и не скрывал этого. Но все равно, когда восьмого сентября восемьдесят восьмого года в его каюте появилась женщина, вначале он счел это дурной шуткой. Скорее всего, Ройенталя. Не то чтобы Биттенфельд чурался женского общества, но сегодня он предпочел бы обойтись без оного.
–Тот, кто привел вас сюда, видимо, ошибся дверью, – начал Фриц с порога, разглядев у иллюминатора высокую хрупкую фигурку. Юная красотка была одета в открытое платье, только укреплявшее мнение о том, что это – кто-то из местного «обслуживающего персонала». Не могут же аристократы воевать без шлюх...
Женщина обернулась. Каштаново-рыжие волосы, завитые мелким бесом, рассыпались по плечам, вырвавшись из плена золотой заколки. Но не это, явно рассчитанное игривое движение заставило Фрица войти и закрыть за собой дверь. Лицо женщины привлекало куда больше внимания. Точнее, глаза. Голубовато-серые, огромные, гипнотические.
–Если даже ты принял меня за дорогую подстилку, значит, я не растеряла навыков, – с улыбкой сказала она. – Не стой столбом, потомок, у меня редко просыпается родительский инстинкт.
Биттенфельд сглотнул. Он вспомнил, где видел эти глаза. Старая, выцветшая несмотря на защитное покрытие, фотография, которую он видел в семейном архиве. Ее никогда не пробовали пересканировать или улучшить: казалось, что эта древность времен заселения их родной планеты должна существовать в единственном экземпляре. Женщина на фото носила неприлично узкие брюки и небрежно держала тяжелое оружие, явно рассчитанное на крупную экзофауну. В остальном это был один и тот же человек. Или не-человек. Кто скажет, как должны выглядеть богини?
–Я знаю, что дети любят подарки. Чего ты хочешь, потомок? – она продолжала усмехаться, но по-доброму. – Еще одну победу? Новое звание? Любовь? Возможность доказать человеку, которого боготворишь, что более всех достоин стоять с ним рядом?
От каждого слова в голове будто вспыхивали картинки. Неоспоримо привлекательные, но от них веяло подвохом. И все же не выбрать совсем ничего было невозможно. Другого шанса не представится, тут он был уверен.
–Хочу уметь предвидеть будущее, – выпалил Фриц. Женщина рассмеялась, одним движением скользнула к нему и, встав так близко, что он мог видеть каждую веснушку на ее щеке, поцеловала в щеку.
–Ты куда скромнее, чем остальные мои потомки, – сказала она. – Поэтому твое желание не принесет тебе боли, только используй свой новый дар с умом.
Она исчезла, словно выключенная голограмма. Биттенфельд, чуть пошатываясь, сел в кресло и налил себе полный стакан, не глядя на бутылку. Выпил, не чувствуя вкуса. Налил еще один. Заколка блестела на ковре, не торопясь пропадать.

Утреннее похмелье не прогнало воспоминаний о вчерашнем. Это не был розыгрыш. Она действительно приходила. Кем бы она ни была... «Используй дар с умом», – сказала она, а он даже не проверил!
Фриц прикрыл глаза. Сразу стало легче, а то свет их слегка резал. Предвидеть будущее – ценный подарок, вот только как им пользоваться? Не хотелось бы, чтобы в бою для этого потребовалось настраиваться целый час. Опасение не оправдалось – он почти сразу поймал сегодняшнюю церемонию, убедился, что Фаренхайту ничего не грозит... а потом увидел такое, что чуть не свалился с постели.
Головная боль прошла, видимо, испугавшись нахлынувшей злости. Эта собака собирается устроить покушение? От желания прямо сейчас кинуться на поиски Ансбаха Фрица остановило одно – он не знал, где находится этот человек. И не имел ровным счетом никаких доказательств. Значит... правильно, надо сделать так, чтобы ни у кого не было никаких сомнений. Даже у божественных предков.

Он начал двигаться в тот самый момент, когда Ансбах полез вытаскивать бластер из трупа. Этого хватило, чтобы оказаться за спиной поглощенного местью противника и свернуть ему шею еще до выстрела. Швырнув тело Ансбаха на пол, Тигр выпрямился во весь рост и посмотрел в глаза Лоэнграмму.
Мгновение триумфа было подпорчено лишь одной мыслью – сколько еще потомков богини получило вчера подарки?

[Гость]

РО-78: На очередную годовщину царствования адмиралы Рейха дарят Райнхарду льва.
А+, пост-канон, АУ (кайзер выжил, остальные – по канону), сон разума, смерть персонажей, от заказанного льва остался один осколок, и вообще: «Легенда закончилась, началась история». (с)

1002

— Кайзер, это лев. Лев, это кайзер.
Райнхард, крошечный, а золотой лев, разглядывающий блюдо сверху, огромный. Жесткие металлические усы поблескивают и топорщатся, когда зверь морщит нос, издавая рычание.

Кайзер вздрагивает и открывает глаза: домашнее торжество по случаю тридцать пятой годовщины царствования в самом разгаре: праздничный ужин уже закончен и гости просто разговаривают. Сам же он занял удобное, отставленное чуть в сторону кресло, наблюдает.
По крайней мере, понятно, откуда взялся лев. Это подарок его нынешних адмиралов — золотая стоящая на задних лапах фигура льва с рубиновыми глазами. Большая, ростом почти с него самого. Зачем только она Райнхарду?
Впрочем, неважно, все это было днем на торжественном приеме, да и лев остался в тронном зале, а здесь только близкие ему люди.
Те, кто остался.

Глаза вновь норовят закрыться. Странно, раньше он мог пить вино, как воду, а теперь от пары бокалов клонит в сон, мысли путаются, уплывают.
Гонял Единорога Лев вдоль городских дорог.
Единорог смущенно улыбается, переминается с копыта на копыто, умудряясь в передних держать белую чашку с голубой каймой. Райнхард почему-то уверен, что в чашке чай.
Берет съезжает на черный единорожий глаз и все исчезает, тает в сухой пыли.
Кто подавал им черный хлеб, а кто давал пирог,
А после их под барабан прогнали за порог.
«Нет! Не так было, это неправильно», — но Райнхарда никто не слышит. Только куски торта остаются парить среди звезд. Огромные треугольные куски, так похожие на новые модели звездных лайнеров, что разработал сын Валена. Талантливым конструктором мальчик вырос, отец гордится, хоть и старается не показывать.

Райнхард вновь вскидывается, оглядывает гостиную: сын с невесткой кружатся в неспешном вальсе, что наигрывает на рояле Меклингер.
Бывший адмирал, а ныне профессор Университета Искусств совсем сед, да и пальцы его уже не так проворно порхают по клавишам.
Кайзер вспоминает привидевшееся — ну да, это из той старой книжки с картинками, что он читал внукам года полтора назад. Надо же, вспомнилось. Как там было?
Шалтай-Болтай сидел на стене.
Шалтай-Болтай свалился во сне.
Во сне. Если подумать, то разбиться, рассыпаться во сне не так уж и плохо.
Во всяком случае, у Миттермайера было спокойное, умиротворенное лицо, когда жена нашла его утром мертвым в постели. Кажется, он даже улыбался чему-то. Врачи сказали — сердце не выдержало напряженной работы.
Ну да, работы. А еще сплетен, что ходили о его приемном сыне. С детства избалованный матерью и отцом, Феликс ни в чем не знал отказа, и делал все, чтобы эти слухи подтвердить. Казалось репутация его настоящего отца не давала покоя — Феликс старался превзойти Ройенталя хотя бы на поприще развлечений: алкоголь, женщины, азартные игры, дикие выходки в компании такой же безбашенной золотой молодежи. Только смерть Миттермайера немного его утихомирила, сейчас он участвует в гонках космических кораблей где-то возле Хайнессена. А Эванджелина давно переехала в тот домик на Одине, где когда-то жила Аннерозе.

Райнхард хмурится, возвращаясь к настоящему. Вальс умолк, и комнату заполнил голос Марики, как всегда очень живой и бойкий, повествующий о визите на выставку то ли цветов, то ли садового инвентаря. А вот Кесслер прийти не смог — очередной приступ подагры: лекарства снимают наиболее острые боли, но, увы, излечиться полностью до сих пор не удалось никому.
Ульрих уже давно в отставке, а на его место прочат сына, но парень пока слишком молод, по мнению Райнхарда годика через три можно будет подумать об этом. Кстати, как же его зовут то? Все время ускользает из памяти.
Вновь начинает звучать музыка, какая-то веселая детская песенка…

Раз Труляля и Траляля
Решили вздуть друг дружку.
У Черного рыцаря из-под забрала выбивается огненная прядь, Белый рыцарь, выступивший навстречу, приподнимает свое, и из глубины шлема на врага таращится пустыми глазницами череп.
Удар, и Черный рыцарь падает, летит вниз, растворяется среди черноты космоса.
Из первой экспедиции против пиратов не вернулся ни один корабль.
Потом, уже значительно позже, феззанские торговцы принесли слухи, что в самый разгар боя в спину флота адмирала Биттенфельда ударили свои же корабли. Те, что раньше ходили под командованием адмирала Фаренхайта.
Ударили, пробили брешь, дав возможность объединенной флотилии пиратов разгромить противника, а затем и сами погибли в сызнова завязавшейся схватке с пиратами.

Из-за того, что Траляля
Испортил погремушку...
Изерлон действительно похож на огромную погремушку, особенно когда пламя Торхаммера пририсовывает ему ручку. Но его вовсе не испортили, а просто-напросто угнали.
Отобрали, отняли, стянули, утащили.
Сейчас, в полудреме, Райнхарду смешно, хотя когда ему сообщили обо всем, он испытывал только злость. Ну и, пожалуй, каплю восхищения перед наследником Волшебника.
Мальчишка умел не только придумывать новые идеи, но и с умом использовать старые: додумался приделать крепости двигатели по типу Гайерсбурга, и увести ее в новый, открытый пиратами и почти не обследованный рукав. Говорят там, за этим коридором есть огромное свободное от космических возмущений пространство со множеством звездных систем. И других коридоров в эту область пока так и не найдено.
Что ж, изерлонцы успели вовремя — отношения между автономией и Новым Рейхом так и не сложились. Зато теперь далекий потомок кайзера имеет шанс сойтись в жаркой схватке с новыми демократами.

Но ворон, черный, будто ночь,
На них слетел во мраке.
Нет, Хильдегарде совсем не похожа на темную, злую птицу, но, кажется, на десятилетие их брака один из поэтов назвал кайзерин певчей птахой со стальным оперением. Райнхард тогда рассердился, а Хильде понравилось.
Если подумать, то тот злосчастный поэт был прав, только благодаря ее планированию вторая и третья экспедиции против пиратов увенчались успехом. Да и множество других дел империи лежали на ее плечах: кайзерин нравилось, она ничем не походила на уютных, домашних мать и сестру из его немногих безоблачных детских воспоминаний. Была ли она счастлива с ним? Иногда Райнхард думал, что была.
Хильда смотрит на него искоса, улыбается, взмахивает крыльями, уносится в поднебесье.
Потревоженные цветы на клумбе перешептываются, поворачивают к Райнхарду бутоны, разглядывают его. У каждого цветка лицо Аннерозе.
Ох, сестра, сестра. Выходила его, вытащила с того света, а сама сгорела, истаяла в одночасье. До сих пор корил себя, что не уберег, не заметил вовремя. И шепот за спиной: выкупила, выторговала у Хель его жизнь за свою.
Может и так, может и выторговала. А может это тот, другой. Райнхард не любит думать об этом.
Цветы качают головками, отдаляются, вспыхивают гроздьями созвездий.

— Райнхард, это галактика. Галактика, это Райнхард. Унесите Райнхарда!
Кайзер смотрит, как опускается тяжелый овал золотой крышки, заслоняя звезды.

[Гость]

РО-37:Райнхард/Кирхайс магическое АУ (можно кроссовер с чем то). После гибели Кирхайса его воскрешают, но он возвращается "не таким".

507 слов

— Думаю, я смогу, должно получиться, — сказала странная женщина, глядя в сторону.
— Думаете или сможете? — Ройенталь взял женщину за плечо и развернул к себе лицом. — Говорите правду!
— Я приложу все усилия, — ответила женщина, не отводя взгляда. — Однако если…
— Никаких «если», фройляйн, У вас ДОЛЖНО получиться, иначе об этом горько пожалеете и вы, и вся ваша секта.
— Мы община, а не секта, — ничуть не испугавшись, ответила женщина и спокойно посмотрела Ройенталю в глаза. — Когда умер человек и есть ли у него кровные родственники? Нет? Это осложняет дело.
— Насколько именно?
— Есть вероятность ошибки. Вы можете гарантировать, что примерно в то же время не умер тезка этого человека, которого связывали бы сильные чувства с тем, кто хочет вернуть умершего?
Ройенталь задумался.
— Думаю, что могу, — наконец ответил он.
— Думаете или можете? — в темных глазах странной женщины заплясала насмешка. — Хорошо. Куда ехать?
***
Тихое пение разливалось по каюте. Непонятные слова на неведомом языке срывались с губ колдуньи, сливаясь в неясную мелодию, и отражение крохотной свечи, которую женщина сжимала в руках, мерцало в темном стекле крышки.
Райнхард, опустив глаза, смотрел вниз, и ему казалось, что от слабого огненного блеска щеки Кирхайса словно бы наливаются легким румянцем, а ресницы чуть подрагивают, как у спящего.
— Зигфрид, вернись, ты здесь нужен! — провозгласила колдунья.
И снова затянула долгую песнь.
— Зигфрид, вернись, тебя здесь ждут! — снова проговорила она.
И наконец, снова пропев свое заклятье, закричала:
— Зигфрид, вернись, вернись, вернись!
И вот — это уже не было иллюзией! — тот, кто лежал в капсуле, вздохнул, шевельнулся и ударил кулаками в стекло.
— Выпустите его, скорее! — одними губами проговорил Райнхард. Но Миттермайер и Ройенталь услышали его и единым движением подняли крышку.
Колдунья, вздохнув, бессильно опустилась на пол и закрыла глаза. Райнхард этого не заметил: он смотрел на Кирхайса.
Тот медленно сел, посмотрел на свои руки, неуверенно поднял голову, озираясь по сторонам, и попытался сам выбраться из капсулы. Высокий бортик мешал ему, и лицо Кирхайса исказило непривычно злое выражение.
Ройенталь бросился помогать ему, но Кирхайс резким движением оттолкнул его и перемахнул через край капсулы.
Райнхард в недоумении посмотрел на Кирхайса, который приближался к нему, и в глазах рыжего юноши горел огонь ненависти.
— Я тебя все-таки уничтожу, белобрысый щенок! — своим голосом, но чужим тоном прошипел Кирхайс.
И его руки сжались у райнхарда на горле.
Того, кто был и не был Кирхайсом, с трудом оттащили, заломив руки за спину. Он бился и рвался из рук Двойной звезды, выкрикивая бессвязные проклятия.
— Что это значит? Почему? Почему? — шептал Райнхард, опираясь спиной о стену. — Что с ним?
— Это не он, — прошелестела колдунья, которая пришла в себя. — Это тот, кто носит его имя, умер примерно в то же время и испытывает к вам некое сильное чувство. Спросите, как его зовут?
— Я Зигфрид фон Ансбах, мальчишка! — выкрикнул тот, кто не был Кирхайсом. извиваясь в руках Ройенталя. — И я тебя еще уничтожу, так и знай!
Райнхард не ответил. Вздрагивая всем телом, как от мучительной боли, он смотрел … на Ансбаха, на знакомые черты, в прежние синие глаза — зеркало чужой души.
— Что теперь будет с нашей общиной… — проговорила колдунья, садясь на полу.
Это не было вопросом. По лицу разноглазого человека она понимала — ничего хорошего.

[Гость]

S&K-26 Спасти: Оберштайна
Убить: терраистов, которые устроили на него покушение
Условие: Оберштайн передумал умирать так рано.

661

— Вы уверены?
Ровный тон, бесстрастное выражение лица, и если бы не интенсивная практика в разгадывании эмоций шефа, Фернер не заметил бы насколько потрясла Оберштайна новая информация.
— Ну вы же понимаете, что стопроцентной гарантии в данном вопросе быть не может. Но как мне показалось, старик был предельно искренним, если только сам не заблуждался, конечно.
Шеф кивнул, скорее не словам Фернера, а своим мыслям:
— Придется рискнуть. Я планировал операцию на конец июля, но теперь следует поторопиться, здоровье кайзера не позволит отсрочки. И конец схемы нужно изменить... А вы возвращайтесь, как только отпустят врачи. Вы здесь понадобитесь.
+++
Глядя на погасший экран связи, Антон сжал еще плохо слушающийся кулак: как же хотелось быть сейчас там, рядом с шефом, помогать, действовать.
Впрочем, и его дурацкое ранение принесло пользу: если бы не оно, Фернер не оказался бы в Хайнессенском общественном госпитале, не познакомился с милым старичком из соседней палаты, не стал бы развлекать его разговорами и посильной помощью. И не услышал бы необычную, не слишком правдоподобную, и свято хранимую от посторонних грустную историю, приведшую того на больничную койку.
По странному совпадению старик оказался доверенным слугой первосвященника Терранской религии, чья деятельность как раз недавно вплотную заинтересовала шефа и их ведомство.
После разгрома земной ветви секты старика лихим ветром занесло на Хайнессен, совершенно одного, без помощи и поддержки. С волнением и злобой поведал он заботливому больничному соседу, единственному обращавшему внимание на ворчание хворого старика, историю своей жизни. Особенно он переживал и бесконечно мог рассказывать о последних часах подземной резиденции терраистов.
Когда флот Валена начал бомбардировку Гималаев, первосвященник, бы уже мертв. Его убил тот, кому все они безгранично доверяли — его ближайший помощник, епископ де'Вилье.
Причина была банальной до оскомины и фантастичной до изумления.
Епископу была нужна верховная власть. Ему надоело ждать, когда место освободится само. Вернее он узнал, что ждать можно еще очень и очень долго.
Каким образом де'Вилье проведал о тщательно оберегаемой тайне первосвященника, старик не знал. Возможно, господин сам рассказал своему самому преданному, самому надежному, как он думал, стороннику. Зато слуга знал эту самую тайну и теперь, после смерти своего господина, не видел необходимости хранить вековой секрет: на груди, в никогда не снимаемом кожаном мешочке, первосвященник хранил чудодейственный порошок, пара крупиц которого давала возможность в буквальном смысле вернуть человека с того света. Магия ли была тому причиной, благословение богов или утраченные технологии — было неизвестно, но действие порошка старик наблюдал самолично и ручался за его целительность. Много лет доверенные члены секты пытались воспроизвести вещество в своих тайных лабораториях, но добились только появления новых разновидностей наркотиков, одной из которых был пресловутый сайоксин.
И вот за эти драгоценные крупицы епископ и убил главу ордена, и присвоил мешочек.
Это предательство настолько подкосило старика, самого чудом избежавшего смерти, что сердце не выдержало и он, бежавший и от имперцев и от своих бывших соратников, попал с инфарктом в руки хайнессенских врачей. Ох, если бы он только знал, на что способен де'Вилье. Если бы только догадался предотвратить, помешать…
Информация о конфликте внутри секты весьма заинтересовала Антона и он постарался выведать как можно больше. Но сам Оберштайн неожиданно ухватился за сведения о чудодейственном порошке, видимо слухи об ухудшении здоровья кайзера не только соответствовали действительности, но и были преуменьшены.
+++
Сидя на парковой скамейке, Антон с удовольствием наблюдал за шефом, бросающим мячик собаке: времени, не заполненного до предела работой, у них было катастрофически мало. После разгрома секты терраистов, после заключения перемирия с Баалатской автономией, у кайзера, казалось, открылось не только второе дыхание, но и третье, и четвертое, и все ведомства трудились в усиленном режиме.
Фернер читал отчет о захвате де'Вилье и его приспешников, в том числе и его секретную часть — почти все фанатики погибли при штурме ложно указанной им цели. При этом о таинственном порошке в бумагах не было ни полслова, шеф тоже ничего не говорил, а задать прямой вопрос Антон посчитал неуместным.
И лишь при взгляде на резвого, замечательного выглядевшего далматина, удивился:
— Шеф, вы завели нового пса?
На что Оберштайн ответил с почти незаметной улыбкой, причем Антон мог поклясться, что в ней промелькнула некоторая доля смущения:
— Ну мне же надо было на ком то попробовать.

[Гость]

S&K-24 Спасти: Старый Рейх
Убить: кайзера Фридриха
Дворцовый переворот в тот момент, когда Аннерозе только что забрали ко двору. К власти приходит Лихтенладе.

404

— Смотри, Кирхайс! Они танцуют! И им плевать, какой ценой заплачено за это веселье!
Райнхард презрительно морщится, глядя на разноцветные пары под светом садовых фонарей. Кирхайс не помнит, как их занесло в этот парк, где веселая музыка, вино в бокалах и чужой праздник. Он вообще мало что помнит с того момента, как им сообщили о гибели госпожи Аннерозе.

Взрыв, унесший жизнь кайзера, захватил с собой и всех, кто был рядом: слуг, охрану, придворных. И новую фаворитку Фридриха.
Было объявлено, что в покушении замешаны прямые наследники и их родственники, не сумевшие дождаться, когда престол освободится естественным путем.
Маркиз Лихтенхейм и вся его семья были немедленно арестованы и казнены, Брауншвайгу и остальным удалось бежать, но как говорилось в официальных сообщениях, преследователи шли за ними по пятам, и шансов уйти от возмездия у беглецов было мало.
За официальным же фасадом, в тишине аристократических гостиных и в уюте кухонь простолюдинов шептались, что взрыв был организован канцлером Лихтенладе, который в отсутствии других претендентов захватил власть и уже примеривал на себя кайзеровский венец.

Впрочем, Кирхайса все это интересует мало. Он просто не может поверить, что госпожи Аннерозе больше нет. Что он больше не увидит, как она разливает чай, играет на пианино, улыбается…
Он чувствует себя заторможенным, опустошенным. Райнхард же напротив кипит какой-то болезненной энергией, куда-то рвется, переполненный исступлением.

Потом мимо проносятся вторжение на чужой праздник, крики и звон разбивающегося стекла, выстрел, погоня, полет кубарем в овраг и статуя первого Гольденбаума, безмолвно взирающая в небо.

— Нет, Кирхайс! Я, конечно, могу, подобно Рудольфу Гольденбауму, завоевать Галактику, но это ничего не даст, — Райнхард внимательно осматривает бластер и откладывает его в сторону. Его глаза наполнены каким-то неистовым светом, он говорит яростно и убежденно.
— Мы пойдем другим путем! Это будет не просто месть за сестру! Мы добьемся, что никто в этом мире, под этими звездами не посмеет принуждать другого к чему либо. Никто не будет единолично распоряжаться жизнью и судьбой других людей! Все будут иметь равные права и возможности. И в этом новом мире не будет места этим ублюдочным аристократам, так кичащимся своей кровью и своими привилегиями, и ни в грош не ставящими нужды остальных людей. Люди станут равными и свободными. И Аннерозе там, среди звезд, будет довольна, тем, что я сделаю!
Райнхард отрывает взгляд от ночного неба и заглядывает, казалось, в самую глубь души Кирхайса:
— Ты со мной? Если тебя не будет рядом, я не смогу добиться многого. Но если мы будем вместе — мы изменим Галактику!
И все, что Кирхайс может произнести в ответ:
— Да!